Пока ангелы спят. Анна и Сергей Литвиновы
нас снимали камерой, установленной наверху на лестнице: лицом к лицу, глаза в глаза. Стоят полная негритянка в белом плаще, в позе гипнотизирующей колдуньи, и голый белый человек, инстинктивно положивший руку на косяк – жестом, защищающим свое жилье. Наваждение, эта картинка, длилось мгновение, а потом я снова обнаружил перед собой ее очень белые зрачки и с усилием повторил:
– До свидания. И не звони сюда больше.
Ее фраза: «Я приехала издалека», – жалобно прозвучала, когда я уже закрывал перед ее носом дверь.
Я вернулся в комнату, бросился на диван и стал ждать, когда она позвонит снова. Она не звонила. Прошла минута. Две, три.
Тихонечко подошел к входной двери и глянул в «глазок». На площадке ее не было. Я и обрадовался и отчего-то огорчился этому.
Вернулся в комнату. Вышел на балкон.
Мой балкон выходил на противоположную от подъездов сторону, и никого, ни единой души – черной ли, белой – я не увидел.
Вернулся к столу. Сердце потихоньку успокаивалось, дыхание приходило в норму. «Ну, негритянка, – сказал я вслух. Голос уже не казался мне самому чужим и хриплым. – Подумаешь, негритянка. Учится где-нибудь в Лумумбе. Или тверском педе. Или в ивановском… Ну, трахнул ее бывший жилец. Она забеременела. Или просто соскучилась. И решила навестить… Ничего удивительного…»
Я встал, крадучись прошелся ко входной двери и посмотрел в «глазок». Площадка пуста.
Возвратился в комнату, уселся за стол, нажал на Enter, согнав screen saver` ов[6] – аквариумных рыб. На экране оставалась недоконченная фраза: «К концу лета Наталья становилась черной, словно…» – и далее молочная белизна. Белизна, которая словно сторожила и меня, и каждое мое слово.
«Какая чепуха! – подумал я. – Бред!.. Нет, ну каково совпадение! – мысленно воскликнул я, стараясь быть материалистичным, веселым и ироничным. – Стоит мне написать «негритянка» – и бах, появляется негритянка. А если б я написал «эскимо» – возникло бы эскимо? А написал бы «шоколадка» – материализовался бы шоколад? Может, мой ноутбук стал исполнителем желаний?»
Чтобы проверить себя, я, стараясь оставаться ироничным и отстраненным, напечатал: «Свежий хлеб».
Подождал минуту.
Разносчики хлеба в дверь не звонили.
Тогда я напечатал: «Астраханская вобла». Прислушался, и опять тишина. Тогда я, развеселившись, написал: «Раки», секунду подумал и добавил: «Вареные».
Ни воблы, ни раков – сырых ли, вареных – не появилось.
Окончательно придя в себя, я стал печатать: «Свежие газеты». Потом: «Феррари F550 Маранелло». Затем в столбик:
«Жареная утка,
костюм от Кензо,
собрание сочинений Кафки,
лазерный принтер,
носки от Черутти,
вице-премьер по социальным вопросам…»
Как и ожидалось, ни «Феррари», ни жареной утки, ни вице-премьера предо мной не возникло.
Я выделил черным всю напечатанную мною галиматью – включая, до кучи, и первую фразу главы. Решительно нажал «Delete».[7]
Экран освободился, и я решил начать все сначала.
Но
Хранителей экрана (англ.).
«Уничтожить» (англ.).