Дьявольская бутылка. Роберт Льюис Стивенсон
Просвещения о всеобщем благе и рациональном законодательстве, Екатерина игнорирует основополагающий просвещенческий концепт «естественное право», а в результате действие в согласии с рациональными законами вовсе не означает признания индивидуальных свобод. Абсолютная монархия представлена в «Наказе» как единственно возможная форма правления для России. Не нарушая «естественной вольности» так называемых граждан (на деле же подданных), монарх (источник закона) ограждает их благополучие и безопасность от произвола и беззакония. «Слава граждан, государства и Государя» – цель самодержавного правления, вызывающая в народе «разум вольности», который в той же степени способствует «великим делам», как и сама вольность.
М. М. Сперанский делает первые шаги от екатерининской патерналистской концепции просвещенного абсолютизма к ограничению монархии законом. Он не довольствуется пассивной ролью народа как подданных, указывая на необходимость его участия в политической и законодательной власти, т. е. необходимость «свободы политической». «Политическую свободу» Сперанский отличает от «свободы гражданской» (сословных привилегий и сословной независимости), дальше которой не пошла Екатерина II. Для Сперанского, так же как для А. Н. Радищева, наличие свободы доказывает зрелость общества, свидетельствует о привычке, получаемой через «единообразное устремление <…> воли [всего народа] к свободе в продолжение многих лет». Таким образом, свобода у Сперанского – определенная модель поведения и воспитания, продукт политической культуры. Для установления политической свободы, которая, по его мнению, гарантирует свободу гражданскую, необходимо формирование общественного мнения. Равенство для Сперанского – уже не только равенство перед законом. Выступая против крепостного права, Сперанский объявляет основанием свободы и равенства свободный труд, который «составляет неотъемлемую каждого собственность».
Н. М. Муравьев тоже заимствует определение свободы у французских просветителей, определяя ее как «жизнь по воле», т. е. право «делать все то, что не вредно другому», но обращается уже напрямую к принципам «Декларации прав человека и гражданина» (1789). Свобода обеспечивается тем, что устанавливаются равные для всех законы, но ее гарантом выступает не самодержавие, а «народное вече». В конечном счете свобода имеет божественное происхождение, поскольку именно Бог даровал «природные права человеческие». Муравьев считает, что отказ от своих природных прав и привычка к рабству мешают установлению свободы, т. е. участию народа в политической жизни.
В противоположность Муравьеву К. С. Аксаков объясняет аполитичность русского народа не привычкой к рабству, а, напротив, сознательным отказом от участия в политике. Такой отказ – результат волевого решения народа, который сам «отделил государство от себя и государствовать не хочет». Таковы «истинные начала русского гражданского устройства». Вследствие специфического «общественного договора» правительство