Лёд и пламень, или Вечный поединок с самим собой. Наталия Коноплева
становится страшным оружием, ибо тогда человек попадает в полную зависимость от произнесшего его подлинное имя. Люди и прочие расы, за исключением эльфов и варрад, до жути боятся говорить свои подлинные имена, особенно, маги люди, ибо они находятся в куда большей опасности, чем простые смертные, так что я немало удивился, когда кузнец назвал себя, ибо понял, что его имя действительно подлинное. Либо свей просто не знал, что вряд ли, либо сразу распознал во мне друга.
Старые верования, верования в множественные пантеоны богов, медленно, но неуклонно уступала место новой, вере в единого бога, чьи последователи учили добру и состраданию, но почему-то вновь обращённые правители предпочитали обращать в новую веру свои народы безотказными методами, то есть огнём и мечом. Обвиняя нас, язычников, как они называли, в жестокости и распутстве, они не замечали того, что их собственные воины в походах «за веру» оставляли после себя толпы вдов и сирот, обесчещенных жён и дев, разор и пепелища. Красивых женщин они сжигали заживо, якобы по обвинению в колдовстве, так что вскоре в их странах не останется не одной красивой женщины, если уже не осталось. А свои грехи они предпочитали не отмаливать у своего бога, а покупать прощение за золото. Подобные бумаги с отпущением грехов, индульгенции продавались повсюду в человеческих городах. Мы, варвары и язычники, всегда с почтением относились к чужим верованиям.
Я бы принял верования людей, поклоняющихся Белому Богу, если бы не их двуличность, как же удобно развязывать захватнические войны под прикрытием миссионерских походов или как они там это называют, как же выгодно кричать на всех углах о своей терпимости к любым верованиям, приманивая на свою сторону как можно больше сторонников, а на самом деле жестоко истребляя иноверцев. Я много странствовал и повидал немало этих миссионеров.
За свою долгую жизнь я понял одну простую истину: никакое убийство не может быть оправдано, во имя чего бы оно ни совершалось.
Много лет мы боремся со жрецами Белого бога, и всё напрасно. Адаон всегда говорил…
Вспомнив о друге, наверное, единственном, среди людей, я вздохнул.
Ах, Адаон, Адаон, сын верховного друида и барда острова Могущества, самого Талиесина и дочери Роанов, морского племени людей-тюленей, Адаон, высокий черноволосый бритт с ясными серыми глазами, скромный юноша, сколько же тебе было, когда ты погиб? Двадцать? Двадцать пять?..
Я вспомнил о том, как я видел его в последний раз.
Мы мчимся на взмыленных конях, преследуемые вражескими всадниками, среди которых есть и инфери: бледные неподвижные лица, белёсые глаза горят жаждой убийства.
Не помню. Как мы оторвались. Но вот в подлеске Адаон вдруг остановил своего коня и спешился.
На земле лежал человек, инфери. У него были переломаны обе ноги. Никогда не забуду взгляд мёртвых неподвижных глаз, который без слов молил нас о пощаде.
И Адаон взял его с собой. Он дал инфери имя – Горхир, выходил его и сделал своим оруженосцем. Но я-то знал, что Адаон видел в Горхире не слугу, а друга. Он научил Горхира говорить