Грация и Абсолют. Игорь Алексеевич Гергенрёдер
взмыкнула и закусила губу. Боб и Дэн уже топтались возле, она оттолкнула Боба:
– Твои шутки – застёжку порвал: нога с колодки соскользнула! на вывихнутой ковылять? – слова хлестали злостью, но в душе Алика горячела весёлая снисходительность.
– Я отвезу вас в город, – предложил незнакомец так, будто ему и самому не нравилось, как мало он предлагает. А ей не много ли было того, что она сейчас шагнёт в безрассудство? Даль окажется близкой до беспощадно вульгарного. «Куда? К кому? Что – произойдёт?»
Боком к нему, в независимой позе стояла Галя. Она чуть прищурилась:
– Без малины остались?
– Тут уже прошли и всё собрали, – сказал он неожиданно по-приятельски, словно отдавая должное юмору Гали, которая-то и собрала малину.
Алик обхватила за шеи его и Дэна, и они понесли её к машине. Боб, забегая вперёд, отводил перед ними ветви, и было видно, как ненавидит он тот миг, когда ухватил босоножку.
А Галя и Енбаева смотрели в глаза друг другу, почувствовав острую необходимость в этом. Им было легче от того, что Алик – безнравственная нахалка, и они выцарапали бы глаза любому, кто неопровержимо бы доказал глубину её скромности.
4
На переднем сиденье «волги» она увидела немолодого широкоплечего мужчину в пёстрой рубашке с короткими рукавами. Зеркало отражало его тёмные очки, продолговатое лицо, выступающий ребром как бы сжатый с боков нос. Блондин, садясь за руль, сказал ему с той обходительностью, когда не ожидают возражений:
– Забросим девушку в город? Она ногу повредила.
– Забросим? – переспросил пожилой словно бы в брюзгливом полусне, что выражало подтрунивающую игривость.
Губы Алика слегка тронула улыбка.
– Забросим, закинем, запулим… – проговорил мужчина так, будто начинал читать стихотворение.
Молодой словно обиделся:
– Извиняюсь, мы её не будем забрасывать. Мы отвезём её в город, как положено, – и включил зажигание.
Она положила обнажённые руки на спинку переднего сиденья и смущённо потёрлась носиком о своё запястье:
– Мне неловко… помешала вам искать ягоды…
Человек в тёмных очках сказал серьёзно и веско, будто осаживая с трибуны:
– Не много ли извинений с обеих сторон? – Всё это время он не двинул шеей, и, поглядывая на его лицо в зеркале, Алик подумала, что очки что-то чересчур темны.
Блондин, аккуратно ведя машину по тряской грунтовке, на миг обернулся. Кожа у него была чистая, смугловатая, а во взгляде удлинённых глаз отсутствовала неопределённость.
«Ты вспоминаешь, считаешь, сравниваешь, задаёшься вопросами, – понимала Алик, – и благосклонно глядишь на луговую дорогу. Но зря не опасаешься заблудиться».
Пожилой, ни на сантиметр не повернув голову, спросил:
– Вывих в каком месте?
– Где щиколотка.
– Опухоль? – спросил он, не шелохнувшись, и ей стало ясно, что уже не легкомыслие говорит его устами. Говорила пасмурная тяжесть, и Алика всколыхнуло: «Ведь