Завещание Шекспира. Кристофер Раш
как руку мою сжала рука, которая забивала скот.
– Помолись за душу мою в чистилище, Уилл.
Не сожалей, но выслушай внимательно, что я тебе скажу.
И он начал самую длинную речь, какую он когда-либо произносил в моем присутствии.
Вот что он сказал:
– Держи убеждения припрятанными под крышей головы. Не позволяй никому заглядывать в окна твоих глаз. И, самое главное, не позволяй ничему выскользнуть за дверь.
– Он имел в виду рот?
Всех слушай, но не всем давай свой голос.
– Ну прям старик Полоний!
Будь ласков, но не будь приятель общий; остерегись, чтоб не попасться в ссору; советы принимай от всех дающих, но собственное мненье береги; смотря по средствам, одевайся пышно, но не смешно; не занимай и не давай взаймы – то была философия моего отца.
– Но главное, будь верен самому себе?
Вот это ему ни за что не пришло бы в голову. Все было как раз наоборот, уверяю тебя. Нет, эта скромная строка моя. Будь он верен себе, отец никогда не достиг бы таких высот. Ведь в те времена правда не была ходовой монетой.
– Это точно.
Закончив самую длинную речь в своей жизни, он попросил меня поцеловать книжечку, которую когда-то с горящими глазами вручил ему Кампион, такую же, как и мне. Она вряд ли спасла бы мою душу, но могла легко укоротить мне жизнь. А посему пусть остается там, где есть. И сунул ее назад, в тайник, в объятия тьмы, поближе к синему небу, на глаза птиц и херувимов.
Полагаю, она там по сей день.
– Здесь? На Хенли-стрит?
Отец был осторожным человеком. Только после смерти Лестера он рассказал мне, что протестант Лестер не жаловал Арденов в целом и Эдварда Ардена в частности. Он задумал погубить всю семью и устроил так, чтобы его арестовали по надуманному обвинению в государственной измене. У Лестера была возможность бросить его за решетку, и он ею безнаказанно воспользовался, пуританская сволочь, хотя сам был далеко не безупречен. В то время он имел шашни с фрейлиной королевы, выжидая подходящего момента, чтобы забраться в постель к ее величеству – в том же самом доме, где встречался с ее камеристкой.
– Ах, Уилл, сколько же ты всего знал!
В определенном смысле наглость этого подлеца восхитительна. Забавно то, что королева, которая не любила пуритан, благоволила Лестеру, хотя я уже давно перестал поражаться силе убеждения, которую некоторые мужчины имеют на некоторых дам в постели, неважно, камеристка она или королева.
– До тех пор, пока они в их постели.
Законы постельной игры меняют все остальные: законы политики, религии и даже старого доброго здравого смысла. Любопытно, что, когда в 15 75 году я лицезрел раскрытыми от изумления глазами фантазию Лестера, в реальном мире маэстро замышлял погибель наших Арденов. В то же самое время! Даже тогда я чувствовал, что мы были посторонними, хоть и придерживались «правильных» взглядов, осмотрительно пряча нашу правду от королевских духовных соглядатаев.
– Немудрено, что ты состарился раньше времени.
На