Домой не по пути. Эшли Дьюал
заперли в этом месте. Янгстаун – мой дом, моя клетка.
Неожиданно до меня доходит, что все кончено. Что я навсегда здесь останусь, и что я буду свидетелем этих скандалов вечно, и я буду слушать этот ор и купаться в этой вони, и ничего не изменится. Никогда.
– Что это у тебя? – Взвывает голос отца за спиной. Он вырывает конверт из моих рук так быстро, что я даже не успеваю среагировать. Испуганно оборачиваюсь, а у него уже не лицо, а рожа, налитая злостью. Из ноздрей вылетает горячий воздух. – Какого хрена?
Он переводит на меня желтоватый взгляд. Только дети алкоголиков поймут, что я имею в виду. Желтый взгляд, не в плане, что его глаза наливаются огнем. Просто глазные яблоки кажутся изношенными, мутными и грязно-желтыми, как цвет пива, которым отец себе брюхо набивает.
Хотите – верьте, хотите – нет, но ответить мне нечего. Я просто смотрю на него, а он смотрит на меня, и это самый долгий зрительный контакт, который произошел у нас за год или за два. В конце концов, он делает то, что всегда делает. Размахивается и хорошенько бьет меня по лицу. Я теряю равновесие и с колен полностью валюсь на пол. Он хочет меня еще раз ударить, но внезапно появляется мама. Она накидывается на него со спины.
– Не надо, Натан, не надо! – Ревет она не своим голосом. – Ты покалечишь ее!
– Убери руки, Мэндис!
– Пожалуйста, прошу тебя…
В ответ отец отталкивает мать от себя. Она валится на пол в симметричной мне позе, и я гляжу, как она погружается в свои ладони, как в океан, в очередной раз, разразившись громким плачем. Пальцы сжимаются в кулаки. Я подрываюсь на ноги, прыгаю на папу, но он даже не обращает внимания. Начинаю молотить по его спине ладонями.
– Оставь нас в покое, убирайся, уходи!
Папа оборачивается. Перехватывает мои кулаки одной рукой и переспрашивает:
– Что?
Кричать в спину легче, чем кричать в лицо. Это уж точно. Но я все равно отвечаю, и не знаю, зачем я это делаю. Смелой стала и глупой, наверно. А, может, разозлилась после того, как получила отказ, после того, как попрощалась с другом, после того, как стояла на ступеньках университета и ждала семью, которой у меня нет.
– Уходи, оставь нас. Ты – подонок, пап. Я тебя ненавижу.
Мои слова задели бы его, если бы он испытывал что-то, кроме ярости. Тем не менее, в его глазах определенно промелькает какая-то эмоция, правда, она такая же невзрачная, как и одежда, которая на нем висит. Отец сваливает на мои плечи свои гигантские ладони, я вздрагиваю от их тяжести, горблюсь, а он перекашивает уродское лицо. Уже через пару секунд я вылетаю за дверь, будто куль с мукой. Перекручиваюсь через спину по ступеням и с грохотом валюсь на прохладную к вечеру землю.
Он кричит какие-то ругательства. Подносится ко мне и пинает ногой. Я подлетаю и падаю вниз. Подлетаю и падаю вниз. Наверно, лучше бы я молчала, но теперь уже поздно врать и говорить, что он лучший папа в мире.
В какой-то момент, его пьяное тело пошатывается назад, и его нога ударяет меня не в живот, а в лицо. Я слышу хруст, слышу взрыв между висков, взрыв красок и еще какой-то дряни, из-за которой закладывает