Улыбка Пеликена. Сергей Тюленев
являя всю красоту белых ночей, и поэтому, когда Омрынто в четыре часа утра пришел его будить, Глеб не сразу понял, сколько времени и почему он «днем» спит.
– Что, Глеб Михайлович, непривычно? – улыбаясь, произнес председатель.
– Да уж! – единственное, что смог произнести Глеб, быстро одеваясь.
Выйдя из дома, они по тропинке пошли вниз к реке. Неожиданно за спиной Глеб услышал звук бьющих о землю копыт, а когда повернулся, то обомлел. По тропинке, прямо на него, неслась мохнатая черная лошадь. Всадник, сидевший на ней без седла, был в кителе белогвардейского офицера, на его фуражке светилась кокарда, портупеи крест-накрест шли через грудь. Размахивая саблей над головой, он приближался, заставляя глаза Глеба расшириться от страха.
– Вот засранец! – Услышал он голос Омрынто у себя за спиной. – Михалыч, отойди, а то, не ровен час, зашибет!
Глеб отскочил в сторону, наездник молодецки присвистнул и промчался мимо него, поднимая пыль.
– Что это было? – Глеб посмотрел на председателя, лицо его было уже спокойно.
– Это наш Ваня. Сирота! Родители умерли, когда он был еще молодым. Сейчас на конюшне работает, конюхом.
– Почему на нем форма белогвардейского офицера? Шашка у него откуда взялась? Знаешь, в первую секунду, когда я его увидел, подумал: хана, белые вернулись.
– Да ну, что вы, Глеб Михайлович, какие сейчас белые! В двадцатых годах это точно, дошли они до этих мест. Вот, например, Ванькин прадед, чей костюм он по праздникам одевает, служил в царской армии и, прячась от красных, осел в этих местах.
– Ничего себе история получается!
Они снова вышли на тропинку, и пошли к речке.
– И много еще у вас таких колоритных конюхов в деревне проживает?
– Это еще что! Так, скромные цветочки… Он, бывает, все село веселит. Летом, вытащит приемник на улицу, поймает американское радио и громко песни поет, язык коверкает.
– Он что, английский знает?
– Откуда! Мы его в интернат отправляли хотя бы русскому научиться, не захотел. «Сбегу, – говорит, – в тундру и замерзну там! Будете тогда за меня отвечать». Потому махнули мы на него рукой и в покое оставили.
– Нет, ну каков в повадках своих, а?! В седле как сидит? Телевизоров у вас нет, где он смог все это увидеть, научиться? Шашкой машет, свистит, прямо заправский есаул!
– Отец его в детстве учил. Тоже лихо по селу скакал, да водка проклятущая сгубила. Заснул у кострища пьяный, а ночью его росомаха взяла.
– Что значит «взяла»? – Глеб мысленно представил себе небольшое животное размером с собаку.
– Задушила спящим! – запрыгивая в лодку, спокойным голосом произнес Омрынто.
– Да как же это возможно! Человек вчетверо крупнее, да еще с оружием.
– Говорю же – водка проклятая. Он, видно, так напился, что когда мы его останки нашли, то по следам поняли: даже и не сопротивлялся.
Омрынто дождался, пока Глеб сядет в лодку, и оттолкнул ее от берега.
– А мать что? Ты говорил, он сиротой