Смерть святого Савы. Милорад Павич
дров и канистра с соляркой, в выдвижных ящиках стоят банки с крупой и приправами, а также миска с тестом. Русский курит самокрутку, но почему-то вставляет ее в нос, а не в рот, всегда в левую ноздрю. Он устраивается посреди двора, раздувает в печке огонь, наливает на сковороду масло и печет оладьи. Маслом пахнет на расстоянии свиста, во сне я думаю, что он разбудит кого-нибудь в комнате, где я сплю. Солдат печет оладьи для маршала Толбухина и поет.
Песня, которую он поет, сложена на Дону три века назад – вряд ли раньше – и разделила судьбу сотен других русских народных песен. Ее пели на сельских праздниках за стаканом пива, на свадьбах, когда носят на подносе ленту-косоплетку – «девичью красу», играли на балалайке и уносили с собой в конные походы, ибо кто умеет достать до сердца шашкой, сумеет и песней. Пели ее казачьи хоры, сопровождая светлый мужской голос, взлетающий высоко в небо, способный тянуть один слог, пока горит свеча, дрожать на одном слове. Во время революции ее пели и красные, и белые, а позже вместе с другими песнями с веселой мелодией и печальными словами пронесли ее русские солдаты через Вторую мировую войну. Следует отметить, что она не из числа известных песен, советские радиостанции ее не передавали, и добралась она на Дунай на русских танках под звуки мандолин из лошадиных черепов, а может, ее принесли под Белград в сорок четвертом из Крыма красноармейские женские батальоны с ангельскими голосами и крепкими ногами, что изнашивали по восемь пар сапог за год марша. Ее пели и югославские скоевцы[2] 1944 года, потому что слова о парне, которого хранят талисманы кольцо, плеть и балалайка, были понятны всем и не требовали перевода:
Сохранит меня нагайка,
колечко да балалайка…
Мы, еще детьми оказавшиеся в Белграде под немцами, эту песню, конечно, не знали и услышали ее от русских солдат только после освобождения. Именно с того времени песню о кольце, плети и балалайке, как когда-то, поет мне русский, у которого шрам пересекает верхнюю губу, и память моя о нем во сне не ослабевает. Мой школьный приятель Никола Биляр никогда не слышал эту песню, хотя занимался музыкой, и ему так и не довелось ее услышать. Я расскажу, какую роль эта песня сыграла в его жизни, чтобы не говорили: «Это было давно и неправда».
Когда Никола Биляр прожил первый год жизни, ему пропустили птицу через рукав и купили плеть с рукоятью, украшенной затейливой резьбой. Он берег плеть и умел выщелкивать ею свое имя. Позднее, когда у Николы обнаружился музыкальный талант, плеть была забыта на полке над изголовьем кровати. Музыкальный дар открылся очень рано и совершенно случайно. Была Страстная неделя, ему дали выпить из колокола и отправили с куском пирога на луг между домом и Дунаем, ибо не годится слушать птичье пение на пустой желудок. На лугу тропинки расползлись, как улитки после дождя, они источали разные запахи, и мальчишка стал давать запахам имена. Имена эти Никола пел прерывистым тонким голосом, а на вопрос, что он делает, отвечал, что выпускает песни на белый свет, потому что довольно
Члены CKOJ (Савез комунистичке омладине Jугославиjе) – югославской коммунистической молодежной организации.