Честное слово. Клавдия Владимировна Лукашевич
из больницы, заявила своим домашним, что она хочет взять на воспитание девочку, дома поднялась целая буря. Больше всех сердилась, кричала и выходила из себя бабушка:
– С чего это ты, матушка, такую обузу выдумала? Да есть ли у тебя понятие?! И как это тебе в голову пришло?! Чтобы взять чужого ребёнка… Или у тебя о своей дочери забот мало? Или у тебя лишние деньги есть?
– Поймите, маменька, – оправдывалась Прасковья Ивановна, – ведь я ейной матери перед смертью честное слово дала, что девочку не покину. Я должна честное слово сдержать…
– Ну, мало ли что там в иную минуту скажется… Ты поди, покайся священнику. Он разрешит твоё слово…
– Не может батюшка разрешить от честного слова… И душа моя замучится. Потому что человек должен честное слово, как клятву, соблюдать!..
– И не выдумывай ты, Прасковья… И не связывай себя. Отдай девочку в полицию, а там уже её пристроят…
– Ни за что, ни за что, – горячо возразила Прасковья Ивановна. – Это уж вы оставьте! Девочку я возьму к себе и никого не послушаю… Я ейной матери честное слово дала… Клятвенно обещала…
– Ну, муж с тобой поговорит… Он всё-таки в семье голова… Не позволит он. Ты должна мужа слушать!
И бабушка стала наговаривать Ивану Петровичу.
Тихий и молчаливый Иван Петрович тоже стал убеждать и отговаривать жену.
– И чего, право, Паша, ты хочешь чужого ребёнка взять? Средства наши небольшие… Бьёмся-бьёмся в работе, а себе лишку позволить ничего не можем… Да ещё на чужую девочку работать… Вот невидаль!
– Эх, Ваня, прост ты, голубчик, а жизни не знаешь… Что тебе маменька скажет, то и повторяешь…
– Маменька нам добра желает, Паша, – перебил Иван Петрович жену. – Она наши гроши бережёт и нас жалеет…
– Нечего жалеть… А жить так, чтобы ни о ком, кроме себя, не подумать, ничего для другого не сделать, это грешно. Знаешь русскую пословицу: не строй семь церквей, а пристрой сироту. Нас за сироту Бог взыщет. Так-то, Ваня… Будем жить своим умом, а не маменькиным… Мать-то девочки, умирая, передо мною на коленях стояла, руки мои целовала… И ты меня не отговаривай… Всё равно я девочку возьму. Я клятву дала.
– Ну, что ж, что дала. Маменька говорит, что батюшка простит твою клятву…
Прасковья Ивановна даже рассердилась:
– Неправильно вы говорите: и ты и твоя маменька. Не может священник клятву нарушить… Это я буду себя обманывать… Дороже всего перед совестью правой быть.
– Так-то так, Паша… Да всё-таки не спросила ты ни меня, ни маменьку… И всем обузу на шею навязать хочешь. Это нехорошо.
– Обуза эта моя… И я её понесу. Когда же и спрашивать вас было, если человек умирал…
Ни свекровь, ни муж не могли понять и оценить поступка Прасковьи Ивановны. Это были ограниченные, узкие люди, жившие только для себя…
Параня, наученная бабушкой, тоже была недовольна и часто говорила:
– Мама, ты не бери чужую девчонку… Я её не стану любить… И игрушек ей моих не дам.
– Стыдно, нехорошо, Параня,