Разговор с незнакомцем. Малкольм Гладуэлл
вещах, которые даже во сне не могут привидеться»[1], – вспоминал впоследствии Берналь Диас дель Кастильо, один из офицеров Кортеса.
У ворот Теночтитлана испанцев приветствовали вельможи, которые проводили пришельцев к Монтесуме. Правитель был немыслимо величественной фигурой; его несли в паланкине, отделанном золотом и серебром, украшенном цветами и драгоценными каменьями. Впереди процессии шагал придворный, подметавший перед монархом дорогу. Кортес сошел с седла. Император выглянул из паланкина. Кортес потянулся было – по испанскому обычаю – обнять Монтесуму, но его отстранили люди из свиты. Никто не смеет обнимать императора. Вместо этого двое мужчин поклонились друг другу.
– Не с Монтесумой ли я имею честь беседовать? – спросил Кортес.
И Монтесума ответил:
– Да, я и есть он.
Дотоле ни один европеец еще не ступал на землю Мексики. Ни один ацтек не встречался с европейцами. Кортесу было известно о местных жителях только то, что они баснословно богаты и выстроили этот удивительный город. Монтесума знал о Кортесе лишь то, что он дерзко вторгся в империю ацтеков, а у его людей есть странное оружие и удивительные крупные животные – лошади, прежде невиданные в этих краях.
Удивительно ли, что встреча Монтесумы и Кортеса столетие за столетием интригует историков? В те времена – пять веков назад, – когда первопроходцы переплывали океаны и отважно пускались в путешествия по неведомым землям, возник совершенно новый тип взаимодействия людей. Разумеется, Кортес и Монтесума хотели поговорить, пусть даже они ничего и не знали друг о друге. Однако свой вопрос – «Не с Монтесумой ли я имею честь беседовать?» – Кортес не мог задать напрямую по-испански. Поэтому пришлось взять с собой двух переводчиков. Первой была местная женщина по имени Малинче, захваченная несколькими месяцами раньше. Она знала науатль (язык ацтеков) и чонтальский, на котором говорили индейцы Мексики в тех местах, откуда Кортес начал свой поход вглубь материка. Вторым толмачом был испанский священник Херонимо де Агилар, оказавшийся после кораблекрушения на Юкатане и выучивший чонтальский язык во время своих странствий. Так что Кортес говорил по-испански, Агилар переводил его слова на чонтальский для Малинче, а та уже – для Монтесумы на науатль. И ответ императора, соответственно, двигался по той же цепочке, но в обратном направлении. Внезапно привычный обоим собеседникам по опыту всей жизни простой разговор один на один оказался катастрофически невозможен[2].
Кортеса пригласили в один из дворцов императора – согласно описанию Агилара, там было «без счету комнат, переходов, великолепных залов, перин с широкими покрывалами, кожаных подушек с древесным волокном, теплых стеганых одеял и прекрасных балахонов из белого меха». После обеда Монтесума вновь явился людям Кортеса и произнес речь. И тут же возникло недоразумение. Слова Монтесумы испанцам перевели так, будто ацтекский
Цит. по: Берналь Диас дель Кастильо. Правдивая история завоевания Новой Испании. – М.: Форум, 2000. (Пер. Д. Н. Егорова и А. Р. Захарьяна.)
Гипотезу о том, что Монтесума признал Кортеса богом, убедительно развенчивает в числе прочих авторов историк Камилла Таунсенд. Она пишет, что, вероятно, это было обычное недоразумение, возникшее из-за того, что ацтеки называли Кортеса и его людей словом «теотль», которое испанцы перевели как «бог». Однако индейцы, как доказывает Таунсенд, использовали такое именование лишь потому, что «испанцев нужно было как-то называть, а как, никто не понимал. В картине мира ацтеков, какой она была на тот момент, человек получал прозвище по деревне или полису, откуда он происходил, или же, для более точного указания, по социальной функции, которую исполнял: сборщик налогов, принц, слуга и проч. А ничего подобного про этих пришельцев им попросту не было известно».