Афанасий Никитин: Время сильных людей. Кирилл Кириллов
до весны. А то, вон, мухи белые уже летают, скоро Волга станет. Успеешь ли до Нижнего доплыть?
– На веслах пойдем, – отмахнулся купец. – Подналяжем. А тебе на вот за работу. – Он протянул полотняный мешочек, топорщащийся ребрами монет. На коротких, толстых пальцах сверкнули драгоценные камни.
Афанасий принял кошель, взвесил на ладони.
– Как договаривались, – улыбнулся смолянин. – Да вот еще рубль сверху. Не смущайся, бери, – подбодрил его хозяин, заметив смущение тверича. – Заработал.
– Ну, спасибо, – поклонился ему в ноги Афанасий. – На обратном пути заглядывай. Спроси Афанасия, сына Микитина. Меня тут каждая собака знает, а если какая и забыла, то вспомнит. Ну, и если случится чего…
– Хороший ты человек, Афонюшка, редко такие встречаются. – По щеке смоленского купца покатилась крупная слеза. Он порывисто облапил Афанасия, кольнув в грудь острыми камешками с креста. Расцеловал троекратно, по православному обычаю, и пошел по трапу обратно на корабль.
Тверич помахал рукой ему вослед, закинул за плечо котомку с нажитым за путешествие, повернулся к берегу, украдкой утирая обслюнявленные сентиментальным Дмитрием Ивановичем щеки, и ступил на родную землю.
Узкая дорога вела от волжского причала вверх. Петляя меж лабазов и таверн, она расширялась, постепенно превращаясь в улицу. Потянулись с двух сторон ремесленные посады.
Прислушиваясь к звону молотков из кузен и кудахтанью несушек, принюхиваясь к вони дубильных веществ из кожевен, к вкусному духу свежего хлеба, Афанасий улыбался. Городские предместья он всегда любил больше, чем запертые в высокие заборы улицы вблизи кремля, где только и услышишь, что злобный брех цепных псов. Однако путь его лежал именно туда.
И вот он увидел родные ворота. Крепкие, высокие, обитые листами бронзы с квадратными шляпками гвоздей. Только раньше она сияла, начищенная до самоварного блеска дворовыми слугами, а теперь была тусклой и покрытой зеленоватыми потеками. Да и сами ворота как-то покосились слегка, и забор, похоже, подгнил. И нависающие над дорогой ветви яблонь торчат враскоряку, хотя всегда были подстрижены и ухожены. Случилось что?
Афанасий прибавил ходу, скользя подошвами новых, не разношенных еще сапожек по деревянной мостовой. Учуяв чужого, собаки забрехали, будя сонную улицу. Им вторили встревоженные куры, козы и коровы, а откуда-то издалека басовито заревел бык.
Купец подбежал к воротам, схватился за массивное кольцо и забарабанил со всей мочи. Ответа не было. Он забарабанил сильнее. Звякнув щеколдой, открылось в воротах маленькое окошко, и из него выглянул мутный старческий глаз в подозрительном прищуре.
– Кого принесло? – осведомился скрипучий голос.
– Я это, Сергий, открывай, – улыбнулся Афанасий привратнику.
Окошко захлопнулось перед носом купца. Загрохотали засовы, зазвенели цепи, и наконец одна тяжелая створка поползла в сторону.
– Батюшка, прости, не признал, – бухнулся на колени Сергий.
– Да