Принц на черной кляче. Анна Ольховская
поперхнулся, и теперь от кашля грудь болит, – успокаивающе улыбнулся профессор. – А вот с тобой что?
– В смысле?
– В прямом. Ты уже минут пять сидишь бледный и расстроенный, нет, даже не расстроенный, а словно испуганный.
– Вам показалось, – смутился Сергей. – С чего бы мне пугаться? Или расстраиваться? Впрочем, признаю – есть немного. Расстройства. Жаль, что с вами придется расстаться, вы так много интересного знаете!
– Да вы, батенька, еще и льстец! – рассмеялся Шустов, озадаченно рассматривая собеседника: почему ОНИ напомнили о себе через медальон именно сейчас?
Такими ударами-ожогами ОНИ пользовались крайне редко, прекрасно осознавая, что их взаимоотношения с этим человеком строятся исключительно на доброй воле человека. Ни заставить его, ни наказать ОНИ не могут, человек служит только ради грядущих бонусов. Да и сегодняшних бонусов хватает – собственно, все научные исследования профессора, как и обе диссертации, кандидатская и докторская, базируются на сведениях, полученных от НИХ.
А удары-ожоги через медальон ОНИ обычно применяют в случае форс-мажора, когда надо срочно обратить на что-то внимание профессора, направить его в нужную сторону.
Судя по всему, нужной стороной сейчас является причина грусти этого красавчика. Ну что ж, разберемся.
Глава 5
Никодим Шустов, шахтер из Донецка, знал только один вид отдыха – пьяные посиделки с друзьями, которые плавно, а иногда резко переходили в полежалки. Где накроет «усталость», там полежалки и случались.
И Прасковье, жене Никодима, приходилось в очередной раз идти на поиски загулявшего мужа, оставив дома трех несмышленышей, младший из которых, Петька, был инвалидом.
Правда, весной и летом, когда ночи уже были теплыми, женщина никуда не ходила – проспится Никодим и сам придет, но когда на землю начинали опускаться ночные заморозки, никуда не денешься, надо идти.
Иначе упившийся до состояния бревна супруг в бревно и превратится. Замерзшее такое полено.
С каждым годом Прасковье все труднее и труднее было заставлять себя выходить из теплого, уютного, пахнущего чистотой дома в холод и грязь, заглядывать во все подворотни, под заборы, шарить по кустам в поисках бессознательного тела муженька. Тяжелого, прошу заметить, тела и очень часто обгадившегося «с устатку».
И волочь эту смердящую тушу в дом, и пытаться затащить его в ванную, чтобы хоть немного смыть грязь и вонь. И молить Бога о том, чтобы глава семейства не очнулся.
Потому что Никодим, и по трезвяку не отличавшийся спокойным и мирным нравом, в пьяном виде просто зверел. И, если мог передвигаться самостоятельно, жене и детям приходилось несладко.
Да что там несладко – горько. Тошно. Страшно…
Особенно доставалась Петьке. Собственно, после рождения ребенка-инвалида (у младшенького был ДЦП) Никодим, до этого пивший в меру, и начал нажираться до свинского состояния.
Горевал так, ага. Ну как же – наконец-то сын родился (а первые две получились девчонки),