Мир вне закона. Илья Новак
лет, а как придет неминуемая кончина, так и вступишь во владение каменным домом с прилегающим к нему садом, а также кое-каким моим капитальцем.
Ты уж уважь старика, приедь.
Твой премноголюбящий X.X.».
Ниже стояли число и подпись. Старейшина бросил пергамент на стол и глянул на меня поверх очков. В этих очках, линзы которых почти достигали размера блюдец, вид у него был потешный.
– А ты, значит, и есть Уиш Салоник?
Я протянул ему другой пергамент, где, как в давешнем тюремном свитке, который читали стражники, сухим конторским языком была описана моя яркая внешность, а дальше говорилось, что имеющий оную внешность и податель сего действительно является Уишем Салоником, – и все это скреплено гербовой печаткой городской конторы Его Пресвятейшества. Описание старейшина тоже прочел вслух, все время поглядывая на меня поверх очков.
– Ну что, теперь поверили? – спросил я.
Оба пергамента взял сначала гробовщик, а затем Дерт, сын Дарта, причем последний рассматривал их с умным видом, держа вверх тормашками.
Старейшина осведомился:
– И давно ты письмо получил?
– Да уж месяца два будет.
– Ну? – Старейшина забрал пергамент и внимательно осмотрел его. – Интересно… число над подписью старое, но чего ж тады…
Я быстро глянул на него – глаза старейшины за толстыми линзами были хитрющими и проницательными. Гробовщик и Дерт, сын Дарта, явно ничего не поняли, а он… Неужто догадался, старый хрыч?
Впрочем, так или иначе, старейшина решил не распространяться о своих впечатлениях. Он протянул руку и сказал:
– Что ж, познакомимся, Уиш…
Пожав сухую ладошку, я спросил:
– А вас как величать?
– Как… Все кличут дедом Зайцем. И ты так зови. Выпьем за знакомство!
Мы выпили, и я почувствовал первую волну опьянения. Отрезая от яблока маленькие дольки и осторожно пережевывая их беззубыми деснами, старейшина поинтересовался:
– Что ж, Уиш, думаешь здесь остаться?
– Для того и приехал.
– И как раз в день смерти деда… редкое совпадение… Нет, это я так, без всякого намека. Значит, вступишь во владение наследством.
Гробовщик, всё это время о чем-то тяжко размышлявший и ухвативший наконец ускользающую мысль за хвост, вдруг разродился:
– А етот… пощерк! Пощерк-то на писульке старика Хита али нет?
Дед Заяц покосился на него, затем на меня (я хранил безмятежное спокойствие) и сказал:
– Ну так чего же, давайте проверим. Ежели Хит был грамотен, то где-то издеся должно быть хоть что-нибудь им написанное. Где, Уиш?
Ожидая от него именно этого провокационного вопроса, я ответил равнодушно:
– Еще не осматривался. Но может, в спальне? Или наверху, в башне.
– Года мои не те, чтобы по лестницам зазря шастать. Глянем в спальне…
Мы прошли в спальню и раскрыли шифоньер. После недолгих поисков там помимо полупустой фарфоровой чернильницы, нескольких перьев и сломанных