Малюта. Часть 1. Илья Куликов
из государевых людей, подходя к Скуратову, – было такое?
– Нет, – твёрдо ответил Григорий, – ты меня пугать хочешь? Не получится – пуганый я уже.
– Ну, раз пуганый, то и впрямь смысла нет. Чего сидишь, как девка на смотринах? Вставай, напяливай сапожки, да к государю пойдём.
Мария принесла супругу сапоги, и тот с большим трудом принялся их натягивать, пока супруга поспешно собирала что-то в мешок.
– Да чего ты хлопочешь, глупая баба? – лениво проговорил незваный гость. – Лучше бы дров вон в печку подбросила, холодно тут у вас. Топить нужно получше – я вон с мороза, а согреться не могу. Вот куда ты ему мешок собираешь? Думаешь, что уже всё – под замок посадят?
Григорий встал с постели и, стараясь уверенно стоять на ногах, попробовал изобразить на лице улыбку.
– Ну чего, минуту дадите с семьёй проститься? Вы тут без меня не скучайте, – обратился Скуратов к родным, – я ненадолго. А уж коли судьба у меня грустная, то молю тя, Мария Михайловна, ты к сестре двоюродной своей езжай. Собакины – люди достойные. Даст Господь, не пропадёшь.
Григорий обнял жену и потрепал по голове каждую из дочек. Стиснув зубы, чтобы не завыть, он поплёлся за людьми государевыми.
– Да не печалься ты, недалеко идти. Вон у самого двора твоего сани – не пешком шагать. Может быть, ещё и воротишься.
– Может быть. Молю тя, дай хоть минутку постоять да на дом поглядеть. Меня с порога вся семья моя провожает. Позволь проститься!
Скуратов повернулся и принялся махать рукой выбежавшим на порог дочкам и жене.
– Печь протопите, а то ведь и впрямь холодно, – закашлявшись, крикнул Григорий, – а я, дай Господь, к вечеру ворочусь.
Четвёрка лошадей, запряжённая в сани, галопом понеслась в сторону Кремля. Григорий подумал, что он должен сейчас, наверное, бояться, а ему как-то всё было безразлично. Видно, за то, что он у всадника того пистоль из рук вырвал да медведя воспитанного убил, срубят ему голову. То-то скоморох потом кричал, что этот медведь самому царю люб.
– Чего ты приуныл? Боишься царя-батюшки?
– Да никого я не боюсь, – ответил Григорий, смотря прямо в глаза человеку государя, – я царю-батюшке верен. Зачем мне его бояться? А ты боишься?
– Что-то не похож ты на бесстрашного мужа. Вон, жена твоя уже, поди, похоронила тебя. А чего у тебя в мешке?
– Подарки государю. Нехорошо в гости без подарков ехать. Молю тя, дай мне в тишине посидеть. Коли срубят мне голову, то надо хоть перед смертью всю жизнь вспомнить!
– Да чего тебе вспоминать-то? Жил собакой и помрёшь так же.
– Не собакой, а псом. Я пёс государев. Я всегда ему был верен и сейчас верен. Каждый пёс своему хозяину верен. Мой хозяин – государь.
– Ладно, сиди молча, пёс. Сладко говоришь, государь заслушается.
Нет, знаешь, про себя подумал Григорий Лукьянович, нужно государя мне хулить! Кто знает – может, ему моя верность приглянется. Одна у меня надежда – на его милосердие. Некому за меня вступиться, да если и было бы кому, не помогло бы ничего. Государь своих врагов коли решил умертвить