Домой, брат!. Фарид Эфендиев
пиво. Мне моё повтори.
Он достаёт из кармана несколько монет и незаметно кладёт их в набедренный кармашек официанта. Так было не принято делать в заведениях, но Ниджат всегда относился к мигрантам из сферы обслуживания с особым уважением.
Кельнер благодарно кивнул Ниджату и пулей удалился от компании.
Ниджат всегда помогал иммигрантам. Выслушивал их с трудом понимаемый немецкий, как и выслушивали его первые месяцы. Немцы были к ним хладнокровны. Клаус был ярким примером типичного баварца, который не против иммигрантов ровно до того момента, когда вынужден с ними взаимодействовать. Ниджат это замечал, но не воспринимал Клауса всерьёз. Сытому голодного никогда не понять.
– Какая красивая музыка! О чём он поёт, интересно? – спрашивает Криста, отпив глоток своего пива.
– Что-то на английском. Про девушку какую-то, – отвечал Мартин Циммерманн, по-товарищески обняв девушку.
– Это Oasis. Песня She's electric, – отвечал Ниджат.
– Забыл сказать! Наш илистый прыгун отлично говорит на английском, – говорит Герхард Зауэр.
Криста улыбнулась. Необъяснимая гордость читалась на её лице.
– Знаешь, что мне всегда было интересно, Ниджат? – продолжает Зауэр, – а на каком языке ты мыслишь?
Ниджат отпил виски. Он и сам уже не знает ответа на этот вопрос. В первые месяцы он слушал немцев, переводил их речь на азербайджанский и лишь после нескольких секунд отвечал на их вопросы. Со временем Ниджат читал всё то же, что и в Баку, но на немецком. На второй год он без проблем понимал Ремарка, что тоже помогло в осаде языкового барьера. Родной речи Ниджат не слышал давно. Азербайджанцы в Мюнхене были в основном русскоязычные, эмигрировавшие в начале девяностых. По пьяни, бывало, Ниджат ставил песни Узеира или Байрама Кюрдаханлы на своей акустической системе. Но с переезда в Мюнхен бросил это дело. Более не трогало. Но считал он в уме всегда на русском языке. Школа своё дело сделала.
– На немецком, наверное, – рассеянно бросил он, после чего поднимает стакан кельнеру в дальнем конца зала. Повторить.
– Вы учитесь где-нибудь, Криста? – спрашивал Мартин, пристально вглядываясь в Кристу. Точно так же он и смотрит на Доминика.
– Нет. Пробовала когда-то. На химика. Поняла что не моё, – пожав плечами, отвечала девушка.
Такие люди всегда вызывали восхищение у Ниджата. Они были для него экзотическими индивидами. Он прилетел из страны, где на ребёнка давили возложенными надеждами и козыряли тем, что вливали немаленькие деньги на поступление чада. Так в Баку «из-под молотка» и выпускаются инженеры-металлурги, не различающие цветные металлы от чёрных, и нефтяники, не видящие различие между циклоалканами и ароматическими углеводородами. А в Европе не так. Только после первого семестра первого курса на магистратуре из группы ушло шесть человек. Не нравилось им. Для европейца уйти из нелюбимого вуза всё равно что уйти из зала, где показывают неинтересный фильм. В Баку это приравнивалось перечёркиванию сценария стабильной и безобидной жизни.
Кельнер подал свиные рёбрышки