В тени больших вишневых деревьев II. Михаил Леонидович Прядухин
особенно на периферии, и поселок Грушевский был почти весь погружен во мрак и дождь. На остановке, в полумраке, Сергей разглядел, что кожаный плащ, который был на нем весь разорван на немецкий крест. Все более и более приходя в себя Сергей ощутил, что напрочь окоченел – он промок до нитки, а температура на улице была градусов пять. Сев на лавочку, и рассматривая разорванный в клочья плащ Сергей увидел, что на него что-то льется. Он присмотрелся, и понял – это кровь стекает с его лица. Проведя озябшей рукой по нему он обнаружил, что она бежит из разломанного вдрызг носа…
Лихие девяностые имели еще одну особенность – с транспортом тоже была напряженка, особенно с общественным, и уехать вечером было очень сложно. Частники довольно редко пронизывали своими жигулями стену дождя, и заметив на краю дороги молодого человека в разорванном плаще, с раздолбанным кровавым лицом, делали крутой вираж в сторону, и исчезали в ночной мгле. Сергей проголосовал с полчаса пугая частников и продолжая околевать, как вдруг, к остановке подъехал ПАЗ-ик.* Из него стали выходить люди, и он внутренне радуясь спасению, выждав пока все сойдут, вошел в автобус. Водитель глянув на него расширил свои глаза толи от удивления, толи от возмущения, и через секунду произнес:
– А ты куда прешь?! А ну выходи!
Двое мужиков стоящих возле него обернулись, и увидев окровавленное разбитое лицо Сергея, его лоскуты вместо плаща, тут же впряглись за водителя:
– Э-э… Давай, давай вали обратно…
– Да я заплачу, у меня есть деньги, – совершенно опешив прошипел разбитыми губами Сергей.
– Мужчины! Да выкиньте эту пьянь! – вписалась в разговор женщина интеллигентного вида.
– Вы что женщина?! Меня избили. Мне надо домой, – не веря своим ушам, обратился Сергей к «интеллигентке», при этом пытаясь подняться на верх со ступенек.
– Товарищ не понимает, – сказал один из мужиков, обернувшись к женщине. И желая ей доставать приятное, а за одно рисануться, схватил за остатки плаща Сергея, и одним рывком выкинул на улицу… Двери мгновенно закрылись, и ПАЗ-ик на всякий случай газанул на всех парах в ночную мглу…
«Товарищ»… Как-то засело это слово в сердце Сергея после этого случая. С тех пор, если он видит зажравшегося чинушу, то мысленно называет его товарищем. Или если видит хама, или пройдоху, или беспердельщика, или еще кого, то теперь на все случаи жизни было у него универсальное определение для них – товарищ…
Сергей, опять лежа в луже, ошарашенно смотрел вслед автобусу еще не веря, что это произошло… Весь этот короткий разговор был для него какой то дурной сон, он никак не мог поверить, что его не впустят… Что вот сейчас немного возразят, а потом преодолев брезгливость, и вспомнив, что они все же люди все равно впустят,… дадут согреться,… сухую одежду,… остановят кровь, которая упорно шла из сломанного носа… Но действительность оказалась куда рациональней и циничней: Никто не захотел чтобы в его уютный и теплый мирок, подсвечиваемый плафонами автобуса, ворвался грязный,