Три романа и первые двадцать шесть рассказов (сборник). Михаил Веллер
Есть радиорубка.
– Почему не слышу? Музыку на отход!
– Есть музыку на отход! – в восторге отозвался маркони, и трансляция вползвука разнесла объявленное им мимо микрофона: «Начинаем концерт по заявкам московских радиослушателей!»
Наверх вы, товарищи, все по местам,
Последний парад наступает! —
ударил над водой тяжелый мужской хор.
– Отставить! Я те покажу последний парад! Веселее!
– Есть веселее!
С якоря сниматься, по местам стоять!
Эй на румбе-румбе-румбе – так держать!
– Отставить! Без клоунства!
– Есть без клоунства!
Капитана в тот день называли на ты,
Боцман с юнгой сравнялись в талантах.
Распрямляя хребты и ср-рывая бинты,
Бесновались матросы на вантах!
– Я те дам «на ты»! Хорошо, но не по делу!
– Слушаюсь, – озадаченно сказал радист, затрудненный в выборе неопределимостью командирского вкуса. И озвучил мглу, воду и гранит суровыми ритмами:
Посмотри на моих бойцов —
Целый мир знает их в лицо!..
– Да что за мрачность! Я сказал – по настроению! Или ты настроения не понимаешь?
– Виноват, товарищ капитан первого ранга, – сказал динамик и неразличимо добавил: «А чтоб ты сдох, меломан».
Раскатисто бухнул барабан, запели тромбоны, подпираемые геликоном и покрытые контрабасом, и панацея на все случаи жизни, мелодия всего русского двадцатого века, не марш, а гордая слеза жизни нашей, серебряными литаврами накрыла ночной город «Славянка».
– Подо что же еще, черт возьми, отходить, – сказал Колчак.
Слушали в отсеках и на палубе, и без спроса затаившись от всех в своей каюте встал и заплакал Иванов-Седьмой, прервав запись: «…спрашиваю себя: отчего я не хотел ступить на этот путь, открытый мне судьбою, где меня ожидали тихие радости и спокойствие душевное?..»
Уперев взгляд выше скрытого ночью горизонта, Ольховский мысленно обратился: «А теперь, Господи, можешь не помогать, только не мешай», – тем самым, сам того не зная, повторив молитву Бар-Кохбы, затевающего грандиозную и освободительную смуту в необозримой империи.
Вслух же он, выплюнув окурок и крепко хлопнув по колючему погону также взмокшего Колчака, в том же направлении сказал:
– А вы что думали – вы будете драть нас всю жизнь безнаказанно?!
Крейсер вываливал на фарватер.
Часть третья
Путешествие из Петербурга в Москву
1.
Черные лаковые струи свивались вдоль бортов. Если прислушаться – то даже здесь, на мостике, можно было уловить тихое-тихое, воспринимаемое всем телом и ни с чем не сравнимое живое гудение и дрожь машины в глубине корпуса: крейсер жил и двигался; существование его было наполнено смыслом движения.
Дождь измельчал и превратился в ровную водяную взвесь, заполнившую ночное пространство над рекой и городом. Фонари и редкие ночные окна вдали на набережных