Чудеса как признак жизни. Петр Давыдов
молоком с хлебушком делятся. 89000 километров на велосипеде, считает Лопес, пока мало. Вот и собрался в Китай. «Но только не через Россию! Там очень опасно – там преступники, дикие звери и вообще страшно, поверь мне!» – сообщил доверительно собеседнику.
«Фиговый из тебя Васко да Гама, – вынесла свой вердикт одна из питерских туристок. – Съездил бы да убедился, что всё у нас не так уж и плохо. А то 18 лет болтаешься как это самое, а со слухами справляться не научился. Какой же ты путешественник?» Но на хлебушек пару евро в шляпу положила.
Успехов в Китае, товарищ Лопес!
Наш Дэвид Пертович
Дэвид из австралийского Перта уже третий месяц путешествует по России, не имея при этом, правда, ни малейшего желания попадать в книгу рекордов, устанавливать эти рекорды да и вообще громко заявлять о себе. Не то чтобы стеснительный – скорее скромный. Тихий такой Дэвид Пертович (фамилию мы не спрашивали, поэтому выбрали такую), средних лет дядька, всерьез интересующийся историей и культурой Европы. Встретились с ним в Печорах, оказавшись первыми, кто кроме «Good morning»[5] может произнести еще что-то на родном наречии путешественника, чем привели его в немалый и благодарный восторг. Понятное дело, разговорились.
Месяца три назад Дэвид, пройдя эти кошмарные мытарства с получением визы (уберите визы, а?), впервые появился в России. «А интересно просто, – сказал. – Прочитал пару ваших классиков, посмотрел несколько фильмов – художественных и документальных – и влюбился в страну. Чтобы любовь не была заочной, явился вот к вам».
Начал с… Башкирии, со Стерлитамака. «Классику оставил на потом. Петербург, Москва, то-сё – это я завсегда успею. Захотелось вот посмотреть на Россию провинциальную. Посмотрел и восхитился. Похоже, тот самый менталитет, та доброта, гостеприимство и юмор с меланхолией, о которых речь идет в ваших фильмах и книгах, именно здесь-то, в глубинке, и сохраняются на совесть. Так что езжу, хожу и радуюсь».
Потом уже были Москва и Питер, конечно, – тут Дэвид просто делает большие глаза и заявляет кратко: «Да-а! Это вещь, скажу я тебе!» Но в глубинку тянуть продолжает со страшной силой, поэтому за обеими столицами последовали Казань, Нижний Новгород, Смоленск, Псков, а сейчас вот Печоры.
Особое внимание Пертович уделяет монастырям: по нескольку дней остается здесь ночевать, днем ходит на службы, пытается в силу весьма скромных языковых способностей – что своих, что местных – узнать о христианстве побольше. Иногда получается. Вот, например, в Псково-Печерском монастыре он убедился, что христианство – это не только и не столько архитектура, гимны, ладан, иконы – в общем, не столько внешность, – сколько то, что внутри. «Знаешь, с какой любовью со мной разговаривали монахи здесь? – спрашивает. – Помогали, показывали монастырь, улыбались. Чаем поили, что-то спрашивали, смеялись. Один английский немного знал, так спросил: „Are you searching for God?“ („Ты ищешь Бога?“) Я ему такой: „Sure!“ Он и говорит: „Это хорошо. Ищи!“ Потом снова чай пили. Хорошо у вас».
На днях
«Good morning»