Марго. Антон Сибиряк
Получив свою почту на Главпочтамте, он вначале стал отказываться от латвийского письма, но ошибки не было. На конверте было чётко прописано его имя, отчество и фамилия.
Сев за столик в дальнем углу помещения, Лебедев с необычным волнением стал распечатывать конверт. Общая нервозность, вспыхнувшая после долгого разговора с директором института, ещё не прошла, и наш герой не сразу сумел сообразить, кто мог написать ему из неизвестного города Огре, где он никогда не бывал.
Письмо было от Маргариты Славиной, его сокурсницы, закончившей педиатрический факультет… О ней у Лебедева были нежные воспоминания… но как-то не сложилось… Лебедев с жадностью принялся читать.
«Здравствуй, Игорь! Кое-как разыскала твой новый адрес. Ответил твой отец на моё письмо в Омск по старому адресу. Почерк у твоего отца хороший, добрый какой-то. Сразу почувствовала, что он хороший человек. Интуитивно почувствовала. А вот в отношении к тебе я не разобралась… не поняла…
Спроси меня Лебедев, почему я тебе вдруг пишу? Я тебе отвечу со всей моей откровенностью: я прочитала заново твоё единственное стихотворение, подаренное мне среди сумасшедшей суеты выпускного вечера. Прочитала ― и самое страшное! ― я поняла его смысл. Бывают такие случаи, когда трудно доходит… но я поняла.
Ты писал его в невероятных условиях. Мы почему-то вместе в один момент оказались в вестибюле института. Наверное, оба вышли подышать свежим воздухом или же Боженька нас свёл. Не помню уже, что ты мне сказал и что я тебе отвечала. Но ясно помню, как ты писал это стихотворение. Вначале ты начал писать на тетрадке, которую дала комендант корпуса. Потом почему-то полез на стену и стал писать стоя, прижимая тетрадь к стене. У меня это вызывало улыбку. Писал карандашом… писал своими каракулями… С тобой что-то происходило, как это я понимаю сейчас. Писал долго. Я устала ждать. Ко мне, помнишь, подходил Серёжка Тихонов… звал меня танцевать и целоваться, пока декан факультета ещё добрый и разрешает продолжать вечер. Да, хотя… ты ничего не помнишь. Ты носом упёрся в стену и молчал… А я почему-то упорно ждала от тебя чуда…
Наконец, ты отдал мне тетрадный лист! Аккуратненько вырвал. Так аккуратно и старательно… и я сразу подумала, что с таким педантом жить просто невозможно. Замучает своей аккуратностью.
Вот так, Лебедев, я впала в наркоз и ничего толком не понимала. Мне потребовалось почти три года бытовых мучений, чтобы Боженька меня ударил твоим стихотворением заново и с новой силой. И самое главное ― с новым смыслом! И только теперь я вынырнула из болота, протёрла глаза и… увидела тебя. Увидела, Лебедев! И это страшно. Страшно, потому что у меня семья и, вне всякого сомнения, у тебя тоже. Но свой удар Боженька сделал. И потому я не могу не искать общения с тобой. Не ругай меня, не сердись, не проклинай. Я буду тебе писать. И ты иногда снизойди… и ответь… Можешь жечь мои письма… Но теперь я уже не могу не писать, потому что понимаю свою дурацкую, идиотскую, безобразную вину… Я не ответила на твоё стихотворение с таким мощным