Бездна. Виктор Иванович Сиротин
СМИ и прочую «словесную накачку»), как и другие сферы творчества, обладает бесспорной мощью. Но мощь эта, которую должно задействовать, призвана не строить, перестраивать или реконструировать. Она может стимулировать и вдохновлять созидательную деятельность в том, что уже есть, что сумело сохранить своё существование. Сохранило благодаря другим – более действенным сущностям, неясным в своей целостности ни одному из живущих поколений, как и необъяснимым привычной логикой. По всей видимости, это «другое» и есть самое существо внутренней жизни народа в неведомых ему извивах эволюции. Но это не значит, что «за неведением» можно списать, как заведомо безнадёжное, само созидание. Саван безнадёжности может быть выткан либо ввиду волюнтаристской разобщённости, либо хаосом в сознании самих «ткачей». Ясно, что «Вавилонское столпотворение» здесь неуместно, как неуместно и «литературное печалование» по надуманно-деревенской жизни.
Для возрождения народной жизни возможно, а потому необходимо найти видимые нити народного бытия, которые идут из самой его сути. Прослеживая их вглубь, реально «размотать» хотя бы часть исторического «клубка», для чего должно быть мобилизовано нечто, давно и естественно приспособленное к налаживанию и кристаллизации народной жизни.
Что же является народной жизнью, и где прячутся её основы?
История убеждает: создание гармоничного общества в масштабе Страны тождественно возрождению всего лучшего, чем народ проявил себя в исторической жизни. Применительно к русскому народу, это великодушие, ёмкость мышления, душевная доброта, щедрость, мужество и упорство в достижении цели. Средства же возрождения, через внутреннее преображение и повсеместную инициативность людей, кроются в недрах единства строя души и дел.
Именно в помощь этому устройству исключительно важно участие литературного, созидательного в своих характеристиках творчества. Последнее никогда не растёт корнями вверх, но, беря силу в почве, расцветает и устремляется по вертикали. Ясно, что в этом росте оно направлено к своему, всегда начинающемуся от корней будущему.
Отдельного разговора заслуживает утвердившийся в неприкаянном бытии горестный плач о якобы утерянном человеком ощущении природы, которой, помимо умирающей деревни, является близкая к ней «жизнь леса» и примыкающие к нему «степные» формы человеческого существования. Не забираясь в дебри опровергнутой жизнью апологетики Руссо, кратко остановлюсь на сути предмета.
Неверно думать, будто для понимания «языка природы» непременно нужно поселиться во времянке в таёжной глуши или, «накрепко слившись» с животным миром, подобно пастуху, жить в стаде. Такого рода «слитная» с тварным миром жизнь не нужна, не является таковой, да и не возможна уже. А если такое и случится, то природа непременно подчинит человека своему дикому существованию, ибо ей нет дела до умозрений. Столь же нереальное, сколь и идеализированное