Из плена в плен. Илья Бровтман
в Борисполь
Отправляются в поход.
Путь не близкий, вёрст с полсотни
Нужно за день прошагать.
Значит выучкой пехотной
Им нельзя пренебрегать.
Кто не знает как портянки
Нужно правильно мотать,
Тот не сможет до полянки
До ближайшей добежать.
Это целая наука.
Чтоб шагалось по песку
Надо взять портянку в руку
Приложив её к носку.
И наматывать неспешно.
Если не умеешь ты,
То солдатским шагом пешим
Не пройдёшь и две версты.
А портянки с ароматом.
Так, что два ручья из глаз.
Ясно для чего солдату
Выдают противогаз.
Вот под вечер на Крещатик
Вышли шагом строевым.
Пригорюнились солдаты,
А вокруг пожарищ дым.
Дом, разрушенный бомбёжкой,
Был могилой многих тел.
А другой ещё немножко
От обстрелов уцелел.
Очень жалкая картина.
От того они грустны
Те, кто в рощах тополиных
Видел Киев до войны.
Те, кто парки и фонтаны
Видел, и фуникулёр.
Как столетние каштаны
Расцветают среди гор.
Тот на город незнакомый
Созерцать не мог без слёз.
В обгорелых листьях кроны
Почерневших враз берёз.
Грустно. Завести бы песню,
Что бы окрылить зевак,
Но они здесь неуместны,
Как на поминках гопак.
Вот огни аэродрома.
Разнарядку получив,
Сеня думает о доме,
Две минутки улучив.
Дело в том, что взвод Семёна
Должен будет выполнять
Спецзадание в районе
Где живёт сестра и мать.
Как они, живы иль пали?
Захватил местечко Фриц.
Говорят они канальи
Очень падки на девиц.
А его сестра красотка
Распустилась как бутон.
Со щеки слезу пилоткой
Невзначай смахнул Семён.
В ожидании полёта
Надевает парашют.
И уже на самолёте
Уточняется маршрут.
Над страною обожжённой
Пролетают мужики.
Лишь на скулах напряжённо
Шевелятся желваки.
Вот отважные ребята
В бездну кинулись как тень.
И к земле летят солдаты —
Превосходная мишень.
Приземленье. Сбор у леса,
И уже шагает взвод.
Давит двухпудовым весом
На Семёна миномёт.
По тылам идут отважно,
Опасаясь лишних глаз.
Диверсантам очень важно
Точно выполнить приказ.
Вот и мост, на нём охрана,
Но взрывчатку протащив,
Заложили. Утром рано
Раздаётся сильный взрыв.
В небе пушка пролетала.
Рухнул в реку эшелон.
И горел