По делам нашим. Евгений Васильевич Согласов
и Семена и дочурку Настю, отец Офонасий, понукая жеребца Соловко, вновь затрясся в телеге по направлению деревни Почайки. За телегой, на веревке, бежала единственная коза семьи отца Офонасия. Проехав с версту, отец Офонасий повстречал ходоков из Калиновки, мужиков Власа и Трофима. Те поведали Калиновский слух. Якобы, явится скоро в Калиновку Велесов посланник, медведь, косматый хозяин, и будет великое разорение и убыток крестьянам, если они добровольно не подчинятся ему. И не надо, де, надеяться на защиту церкви, она, де, в Почайке, в лице священника Офонасия, обделалась, де. Так говорят… Проблеяла коза.
Отец Офонасий выслушал Калиновский слух спокойно, как наперёд ожидаемую им весть. "Кто из вас, миряне, может отправиться со мной в Почайку оборотню противостоять?" – спросил он. Мужики оба замялись. "Ладно, – не стал давить на них отец Офонасий, – без вас обойдемся. Боязно? Или молотить зерно спешите? Слов много, а дел на вершок. Кто виноват? Ступайте. А своим передайте, отец Офонасий поехал в Почайку супротив оборотня стоять. Всё будет хорошо. Или худо. Но оборотень у нас хозяйничать не будет. Так и скажите. Ступайте".
Батюшка тронул коня, телега заскрипела, и её колеса покатили по размытой дождями дороге, оставляя глубокие колеи. Коза опять проблеяла и подалась вслед. Мужики, Влас и Трофим, понуро посмотрели на удаляющуюся сутулую фигуру священника. Они перекинулись парой слов, пожали плечами, почесали в затылках, махнули каждый рукой и, развернувшись, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее зашагали в сторону Калиновки. Влас и Трофим возбуждённо обсуждали слова батюшки и при этом иногда одаривали его язвительным словцом, вроде, знаем и без попа, что воскресный день свят.
В это же время поп думал о мужиках так: "Ловки, кабы локти не цеплялись. Издали и так, и сяк, а вблизи ни то, ни сё. Да и то. Кого медведь драл, тот и пенька в лесу боится. Прости их, Господи. И прости меня, грешного, если их осудил".
В Почайке священника никто не встретил. Крестьяне молотили зерно, управлялись по хозяйству. Отец Офонасий подъехал к дому Пахома. К нему вышли сам Пахом, расстроенный и приужахнутый, и Глеб, сдержанный и угрюмый. Увидев козу у телеги, Пахом несколько приободрился. Но отец Офонасий, перехватив взгляд Пахома, тут же разочаровал его: "Коза для оборотня. Вернее, приманка. А ещё вернее, если всё ладом пойдёт, она ему не достанется. Я хочу доказать. И то доказать, что и твой, Пахом, козёл не напрасно жизни лишился, а за общее дело". – "Дык, едак оно, – вяло согласился Пахом. – Дело общее. Козёл мой. Не воротишь козла. Вот незадача". – "Ну как, Глеб, сделал, что я просил?" – "Все в точности, батюшка, исполнил. Толкуют по деревне… Только…" – "Не верят?" – "Шибко сомневаются". – "Понятно. Ужас они видели и верят в него. Наша задача и есть исправить положение. Службу буду служить. Но сперва я хочу на Бажена взглянуть". – "Я проведу", – вызвался Глеб.
Бажен жил неподалёку от двора Пахома, в большой семье своего отца, пожилого мужика Никифора. Всю семью застали за работой на гумне. Баженка,