Белокурый. Грубое сватовство. Илона Якимова
лицом к ледяному серому камню, она не слыхала, как одинокий всадник миновал распахнутые ворота кладбища, медленно въехал за ограду, вторгаясь верхом туда, куда добрый христианин пришел бы пешим – и склонив в смирении голову, ибо все мы бренны. Но голос, раздавшийся откуда-то сверху, не испугал ее – голос этот был более привычен, чем хотелось бы.
– О чем ты думаешь?
Несколько мгновений прошло в молчании. Лев combatant на плаще всадника переливался золотом шитья в меркнущем свете дня, сияли под боннетом рыжие кудри, узкие зеленые глаза глядели насмешливо, холодно. Острое и породистое лицо лиса, языческое почти совершенство черт, которым он гордился, которое так берег. Она не хотела говорить вовсе, но и знала, что просто так он не уйдет:
– О том, что Бог жесток со мною.
– Господь тут не при чем – благодарить можешь этого подонка, бастарда королевской шлюхи, именно он вырезал тогда под сотню наших.
Бастард королевской шлюхи. Самое мягкое, чем лорд Глэмис потчевал их общего старинного врага, и это было неправдой, но противоречить весьма опасно.
– Если бы не он, были бы у тебя и дом, и семья, ведь верно?
Она промолчала, но он продолжил:
– Если бы не он, моя мать осталась бы жива.
Женщина молчала.
– Если бы не он, нам не пришлось бы есть хлеб изгнания, но Господь справедлив. Теперь, когда король мертв, когда мы вернулись, кто встанет у нас на пути? Кто осмелится, кто сравнится с великой мощью графа Ангуса?
Слушая пустые слова, устало сомкнула веки, прислонясь лбом к могильному камню. Говорят за верное, что он вот-вот женится на сестре графа Марискла, но и грядущий брак не спас ее от преследования – ни красавица-невеста, ни собственное раздавшееся тело. Удивительна взаимная обреченность жертвы и палача… более всего ей сейчас хотелось, чтоб он замолчал, чтоб замер вибрирующий звук его голоса – от которого младенец внутри немедленно и болезненно повернулся.
Она поморщилась.
– Не горюй, он появится здесь, рано или поздно – дядя Джордж обещал, и ты сможешь вернуть долг…
Но ответ, данный ею, вовсе не вдохновил его:
– У меня уже есть не один грех на душе… и я принесла покаяние.
Молодой человек неприятно улыбнулся, вкрадчиво уточнил:
– Богу, Дженет, не людям. И когда мы не сможем убрать его открыто, ты сделаешь это во тьме опочивальни, не так ли?
Он говорил так, словно мужчины и их похоть могли вызвать в ней что-то, кроме усталости, кроме отвращения к ним – и к себе. И Дженет опять промолчала. Чему-чему, а уж молчать кузен научил ее превосходно.
Он же тем временем приблизился, наклонился с седла:
– А, может, заехать тебе в пузо, как следует, Джен? Лучше выкинуть, чем принести на могилу отца ублюдка, не так ли?
Она встрепенулась, отступила и ощерилась, закрывая руками дитя во чреве:
– Ненавижу тебя, Джон!
Молодой лорд Глэмис расхохотался:
– Я знаю. Вот была бы