Неразрывность. Хроника двух перерождений. Варвара Уварова
нельзя было доставлять маме слишком много хлопот и волнений. Я любила маму и не хотела делать ей больно, но, к сожалению, у меня не всегда получалось. Иногда я взрывалась и устраивала истерики. Но каждый раз, когда я приходила просить прощения за своё поведение, мама с трудом его принимала, потому что каждый мой срыв был ударом по её здоровью, так как в результате сильных переживаний обострялся диабет, которым она болела с детства. И каждый раз я чувствовала себя предательницей, почти убийцей, и ненавидела себя за это. Но через некоторое время напряжение внутри нарастало, и я срывалась снова.
Я очень хотела быть хорошей дочерью, но на самом деле была просто ужасна.
А потом… Потом всё закончилось. Инфаркт. Мне было восемнадцать лет, когда её не стало. И у меня не осталось никого. Только воспоминания о счастливом детстве и огромная вина за то, что я была плохой дочерью.
И теперь это ничего не изменит: ни свечки в храме за упокой, ни букеты из сушёных листьев на могиле. Но я всё равно ставила свечи и сушила листья в старой энциклопедии в надежде на прощение.
Дни постепенно становились короче, а воздух – холоднее. По пути на работу я наслаждалась красивейшими закатами. Такие красочные закаты бывают только осенью. Но ночные смены стало очень трудно переносить. Почти весь световой день я спала, обрекая себя на подобие полярной ночи. Говорят, на севере зимой люди сходят с ума от отсутствия солнца. Охотно верю.
Из-за отсутствия солнца организм переходил в режим строжайшей энергетической экономии. Мне больше не хотелось ничего – кроме самых простых мелочей. Сигарета, выкуренная у открытого окна. Кружка кофе перед выходом на работу. Уютный диван после тяжёлой смены. Почитать новости в интернете между делом. И больше ничего.
В один из дней в наше кафе заглянул Андрей. Я долго ждала его звонка, беспокоясь из-за данного обещания: мне ничего не хотелось делать для него, с одной стороны, а с другой – я ужасно не любила оставаться в долгу. Но он как в воду канул. И я постепенно расслабилась и забыла про него. О нём не было ни слуху ни духу дольше месяца – и вот тебе!
Когда я увидела его за столиком, меня сначала одолели сомнения, он ли это – я почти забыла, как он выглядит. Но он пристально смотрел на меня с едва заметной улыбкой. Было что-то неприятное в этой улыбке, как будто он знал что-то постыдное про меня. Я сначала расстроилась и разозлилась, а потом мне внезапно стало смешно. Неужели должно быть стыдно за то, что мне было плохо, а он оказался в этот момент рядом?
Я, шутливо чеканя шаг, подошла к его столику, запустила руку в карман фартука, выудила оттуда блокнот, эффектным движением открыла его, нацелила карандаш на свежую страничку и, чуть согнувшись в поклоне, спросила:
– Чего изволите?
Андрей принял мою игру: приосанился, тяжело опёрся рукой на далеко отставленное колено.
– Изволю чашку чёрного кофею и французский круассан.
– Это и есть ваше желание? – я обрадованно улыбнулась.
– Э,