Распутин. Воспоминания дипломатов. Морис Жорж Палеолог
общему делу.
Г. возражает тихо, как если бы кто-нибудь мог нас услышать.
– О, император… император.
Он останавливается. Я настаиваю.
– Что вы хотите сказать? Кончайте.
Он продолжает принужденно, так как вступает на опасную почву.
– В настоящее время император не может спокойно говорить о Германии, но он скоро поймет, что он ведет Россию к гибели… Ему дадут это понять… Я как будто слышу, как эта каналья Распутин говорит: «Да что же это. Долго ты еще будешь проливать кровь твоего народа? Неужели ты не видишь, что Бог тебя покинул»… В этот день, господин посол, мы будем близки к миру.
Я сухо обрываю разговор:
– Это глупые сплетни, император клялся на Евангелии и перед иконой Казанской Божьей Матери, что он не подпишет мира, пока на русской земле будет хоть один солдат. Никогда вы меня не заставите поверить, что он не выполнит подобной клятвы. Не забудьте, что в тот день, когда он произносил ее, он пожелал, чтоб я был возле него, чтоб я был свидетелем и порукой в том, в чем он клялся перед Богом. В этом пункте он останется непоколебимым. Он скорее умрет, чем нарушит свое слово.
Вот уже девять дней длится упорная борьба на левом берегу Вислы в секторе, расположенном между Бзурой и Равкой. 2 января немцам удалось занять важную позицию в Боржимове; итак, их фронт атаки находится в 60 километрах от Варшавы.
Это положение вызывает в Москве очень суровую оценку, если верить впечатлениям, сообщенным мне английским журналистом, вчера только обедавшим в «Славянском Базаре». «Во всех московских салонах и кружках, – говорит он, – проявляется большое раздражение по поводу оборота, какой принимают военные события. Не могут понять этой остановки всех наступлений и этих постоянных отступлений, которые как будто никогда не должны кончиться… Однако обвиняют не Николая Николаевича, а царя и еще больше царицу. Об Александре Федоровне распространяют самые нелепые слухи; обвиняют Распутина в том, что он подкуплен Германией и царицу иначе не называют, как «немкой».
Вот уже несколько раз я слышу, что царицу упрекают в том, что она сохранила на троне симпатии, пристрастие, привязанность к Германии. Несчастная женщина ни с какой стороны не заслужила такого обвинения, о котором она знает и которое приводит ее в отчаяние.
Александра Федоровна ни душой, ни сердцем никогда не была немкой. Правда, она немка по происхождению, по крайней мере, с отцовской стороны, так как отцом ее был Людвиг IV, великий герцог Гессенский и Рейнский, но она англичанка по матери, принцессе Алисе, дочери королевы Виктории. В 1878 г., шести лет, она потеряла мать и с тех пор обычно жила при английском Дворе. Ее воспитание, образование, умственное и нравственное развитие были совершенно английские. Еще теперь она англичанка по внешности, по манере, по известному налету чопорности и пуританизма, по непримиримой и воинствующей суровости своего сознания, наконец, по многим интимным привычкам. Этим, впрочем, ограничивается все то, что в ней осталось от ее западного происхождения.
В