И никого не стало…. Кирилл Казанцев
повертел головой. Перекосилась безвольная челюсть, задрожали туловище и ноги – казалось, он уже разрушается от резонанса. Взвыл, подпрыгнул и начал метаться по гостиной.
– Мать честная, где я… кто вы все… почему я не дома… – Он бормотал что-то еще, но уже неразборчиво и при этом катался колобком по пространству, натыкаясь на стонущих и пробуждающихся людей, на предметы обстановки, брызгался слюнями. Подлетел к столу, неловко махнул рукой, и со стола посыпались какие-то тарелки, чашки, грязные вилки. Он взвыл тоскливым волчьим воем, забился под камин и принялся стрелять оттуда слезящимися глазами.
– Иван Петрович Пискунов превращается обратно в обезьяну, – удачно пошутил господин в прокурорском мундире. – Наше счастье, что вы, Иван Петрович, не работаете на атомной электростанции, иначе бы полный трындец…
– Да что тут происходит, Иннокентий Адамович?! – взвыл из-под камина толстяк.
– Отличный вопрос, – пробормотал, открывая глаза, Волостной. Тени носились по сумрачному челу. Состояние улучшалось – самое время включать извилины. А прокурор вдруг застонал и решил подняться. Опорой послужила женщина, частично лежащая под ним, – в деловом костюме и драной шубейке на искусственном меху – еще одно вопиющее сочетание. Собственных сапог ее, впрочем, не лишили.
– Вы медведь, Иннокентий Адамович! – с надрывом сообщила дама, сбросила с себя изумившегося прокурора и, пыхтя от возмущения, вскочила на ноги. Немного за сорок, некрасивая, худая, плоская, как камбала, с жиденькими пепельными волосами, курносым носом – вернее, нос у нее по большей части был прямой и лишь на кончике имел округлую шишку. – Кто-нибудь объяснит, что это значит? – требовала дама, обвела возмущенным взором всех очнувшихся и тех, кто не спешил приходить в себя. Потом сглотнула, подавив подкравшуюся к горлу тошноту. – Я ничего не помню! Почему меня не предупредили?! Где моя шуба? Почему так дико болит голова?! Почему тут так холодно? Чего вы все тут разлеглись, черт вас побери?! – Она собралась сделать шаг, но закружилась голова, и женщина свалилась обратно, едва не раздавив прокурора. – Почему я здесь?! – продолжала она вопрошать, повышая голос. – Я должна быть дома, у меня масса дел!
– Да уж, дел у вас невпроворот, Екатерина Семеновна, – пробурчал прокурор, на всякий случай отодвигаясь подальше от безумствующей особы. – Дров там нарубить, печь растопить… Что еще… Воды наносить, кашу сварить… Существуют люди, Екатерина Семеновна, которые вечно чем-то недовольны. Их называют женщинами.
– Перестаньте издеваться, Иннокентий Адамович! – завизжала дама, потрясая кулачками.
– Вы еще умудряетесь шутить, Иннокентий Адамович? – удивленно спросил Волостной.
– Эх, Игорь Константинович, знали бы вы, каких мне это стоит усилий… – прошептал прокурор и обхватил пылающую голову руками.
– Я требую объяснений! – взвизгнула дама.
– Нам испортили вечер, – скупо объяснил Волостной.
– Ну, помолчите, Екатерина Семеновна,