Живодерня. Сергей Арно
какую, – издевательски ухмыльнулся Егор Петрович, блестя на Илью стеклышками очков.-Известно в какую – в психиатрическую, на Пряжку, – там Гоголь лечился. Или в Кащенко… Да мало ли дурдомов в городе…
– А зачем меня в дурдом? – Илье сделалось не по себе. – Я ведь не психую.
– Бывает такое заболевание, – Егор Петрович опять заходил по комнате, заложив руки за спину и ссутулившись, – когда человек совершает поступки неосознанно, а потом вспомнить не может, чего натворил. Случается, уедет куда-нибудь, очнется в другом городе. Александра Грина-то читать приходилось? А откуда ты знаешь, что не натворил там что-нибудь ужасное, а?
Егор Петрович опять подошел к Илье, склонился над ним, пристально глядя на него широко открытыми глазами (стекла очков делали их еще больше), и Илье стало страшно…
– А?! Откуда тебе это известно? Пока ты в дурдоме за семью замками да решетками отсиживаешься, милиция какое-нибудь зверское убийство с особой жестокостью обнаружит. Тело расчлененное с кишками вывороченными… Куда его девать?! Вспомнят о тебе. Вон, далеко ходить не надо, в доме напротив, говорят, преступление совершилось. Сегодня целый день милиция туда-сюда ходит… Ты же ничего не помнишь – на тебя повесят. И никогда ты из психушки не выберешься. Ни-ког-да…
Егор Петрович грозил ужаснувшемуся Илье длинным и кривым пальцем.
– А что же мне делать?
Понимая, что влип в какую-то мерзкую историю и то, что Егор Петрович отчасти прав, Илья окончательно сник. Больше задать этот вопрос было некому.
В дверь постучали – Илья втянул голову в плечи.
– Егор Петрович, вы Глюку не видели? – В дверях стоял молодой человек в спортивном костюме. – Глюка не пробегала?
Молодой человек был предсмертного вида: худ, лицом желт, глаза водянистые и пустые, казалось, стоит дотронуться до него, и руке будет холодно.
– Нет, не было ее.
Молодой человек кивнул и словно бы выплыл за дверь.
– Вон Сема Никакой, с железным сердцем, тоже помнит плохо. Никакой – это у него фамилия такая. Так он в дурдоме на учете. Таких на учет ставят, и правильно делают. Ну ты, Илья, не переживай – поживешь у меня недельку, может, чего вспомнишь, а там видно будет. Во всяком случае, предлагаю тебе политическое убежище. И самое главное… Самое главное постарайся вспомнить. Теперь от этого, может быть, жизнь твоя зависит.
Илье от этих слов стало совсем нехорошо.
– Но ты не волнуйся – так мы это дело не оставим, – успокоил Егор Петрович.-Знаю я рецептик одного зелья, бабка меня научила, для просветления памяти очень даже помогает.
Егор Петрович ушел в кухню варить бабкино зелье. Илья остался один. Он был благодарен этому приютившему его человеку. Поначалу хозяин комнаты не понравился Илье, но это был единственный человек, протянувший ему руку помощи… И что-то в нем все-таки настораживало Илью.
От нечего делать Илья оглядывал окружающие предметы. На столе рядом с двумя стопками книг стояли чугунная статуэтка филина, стаканчик для карандашей и еще один