Собрание сочинений. Том 2. Евгений Евтушенко
по сосняку.
У каждой пятнышко белеет
там, где лежала, – на боку.
А голубичные поляны!
В них столько синей чистоты!
И чуть лиловы и туманны
отяжеленные кусты.
Пускай тебе себя подарит
малины целый дикий сад.
Пускай в глаза тебе ударит
черносмородиновый град.
Пусть костяника льнет, мерцая.
Пусть вдруг обступит сапоги
клубника пьяная, лесная —
царица ягод всей тайги.
И ты увидишь, наклонившись,
в логу зеленом где-нибудь,
как в алой мякоти клубничной
желтеют зернышки чуть-чуть.
Ну а какой она бывает,
зима на станции Зима?
Здесь и пуржит, здесь и буранит,
и заметает здесь дома.
Но стихнет все, и, серебристым
снежком едва опушена,
пройдет надменно с коромыслом,
покачиваясь, тишина.
По местной моде, у лодыжки
на каждом валенке – цветы,
а в ведрах звякают ледышки,
и, как ледышки-холодышки,
глаза жестоки и светлы.
На рынке дымно дышат люди.
Здесь мясо, масло и мука
и, словно маленькие луны,
круги литые молока.
А ночью шорохи и шумы.
Гуляет вьюга в голове.
Белеют зубы, дышат шубы
на ошалевшей кошеве.
И сосны справа, сосны слева,
и визг девчат, и свист парней,
и кони седы, будто сделал
мороз из инея коней!
Лететь, вожжей не выпуская!
Кричать и петь, сойти с ума,
и – к черту все!.. Она такая —
зима на станции Зима!
Рабочая кость
Без лести, унижения,
без всяких громких фраз, —
я вырос в уважении
к тебе, рабочий класс.
Оставив шутки смачные,
меня, войны дите,
вы принимали, смазчики
зиминского депо.
Иван Фаддеич Прохоров,
известный всем в Зиме,
читал, как в храме проповедь,
в депо науку мне.
Я горд был перед взрослыми,
когда шагал домой,
что пахнет паровозами
солдатский ватник мой.
И Сыркина Виталия
клеймил что было сил
за то, что пролетарий я,
а он – врачихин сын.
Мы были однолетками,
из класса одного,
но звал «интеллигентиком»
с презреньем я его.
Иван Фаддеич Прохоров
пыл мой остудил.
Иван Фаддеич Прохоров
все это осудил.
«Что гонишься за почестью?
Нашелся фон-барон!
Кто хвастает рабочестью,
какой рабочий он!»
И грозно и рокочуще
на все депо он рявкнул:
«Мы что же —
кость рабочая,
а врач —
она
дворянка?!»
Воспитан я не догмами,
а взглядом