Керченский узел – 2. Николай Марчук
й, сбитой из досок трибуне, кричал в громкоговоритель. – Те бойцы, которые поднимут знамя нашей дивизии над зданием Капитолия будут награждены Звездами Героев России, их имена будут записаны в Пантеон Воинской Славы наравне с именами таких прославенных героев, как… – Генерал зыркнул в бумажку-подсказку и скороговоркой выдал: – Алексей Берестом, Михаил Егоров и Мелитон Кантария.
– Слышь, Псих, а я не понял, а чего он первого и второго назвал по имени и фамилии, а третьего и четвертого только по фамилии? – шепотом спросил у меня стоящий справа боец, по кличке – Бамут. – И, вообще, о ком, это Рыжик, сейчас говорит.
– Бамут, древний ты человек, одно хорошо, пулеметчик от бога! Карл Маркс и Фридрих Энгельс, это не муж и жена, а четыре разных человека, – пошутил я. – Он назвал три имени и три фамилии. Мелитон Кантария – это один человек. Эти трое водрузили знамя Победы над Рейхстагом в 1945 году. Запомнил, дурья твоя башка?!
Стоять на жаре битый час было невыносимо, всё-таки хорошо они в своей Америке устроились, их столица – хренов Вашингтон находиться на одной широте с Турцией, так, что у них тут чаще всего жарко. А мы стоим как идиоты в полной боевой выкладке, увешанные оружием и закованные в броню. Ладно бы, где-нибудь в тенёчке сейчас лежали бы, с пивком в руках, так, нет, выстроили два батальона на разогретом от раннего весеннего солнца бетоне взлетной полосы и вещают уже битый час, что именно мы должны взять, этот хренов Капитолий и водрузить над ним знамя нашей доблестной Краснознаменной 10-ой Штурмовой Дивизии. Ну, конечно, мы, а кто еще? Первый и Второй ДШБ, тут без вариантов, только нас можно послать в самое пекло, с четким приказом притащить Люцифера и бросить его пред светлы очи начальства. И, мы пойдем и выполним поставленную задачу!
Жариться на солнце было невыносимо, пот стекал по спине, оттуда по заднице, потом по ногам и скапливался в ботинках. Чертовы ботинки! Ну, вот почему нельзя было обуть кросачи? Они у меня черные, под цвет ботинок. Хрена бы кто заметил, не соответствие, когда я стою в четвертом ряду, за спинами своих сослуживцев. Сейчас бы пивка холодного, подлечиться после вчерашнего!
– Стас! Стас! Подь сюды? – отвлек меня от грустных мыслей ротный. – Псих, ёпта, комбат сказал, что надо какую-нибудь речуху двинуть перед ротой, ёпта, чтобы они потом крикнули «Ура!», ёпта. А, я, ёпта, не знаю, что говорить, ёпта. Выручи, ёпта! Киношники хронику снимают, им по сюжету, ёпта, так надо. Звук потом наложат, ёпта, можешь говорить все, что хочешь, но чтобы без мата, ёпта, а, то по губам потом прочитают, ёпта. А, я не могу, сам, понимаешь, ёпта!
– Михалыч, а чё сразу, я? Вон, Синице, поручи! Хули он свою, звездочку просто так, что ли на погоне носит, – кивнул я в сторону, взводного, второго взвода.
– Псих, ёпта, не еби мозги, ну, какой из Синицы вояка, ёпта, он же щуплый доходяга! Иди, двигай речуху, в конце концов, кто из нас командир первого взвода и прославленный орденоносец, я или ты?!
Ворча под нос ругательства в адрес пожилого прапорщика, скинул с себя РПС с подсумками, бронежилет, шлем и автомат. Уложил все это на бетон, и вышел из строя.
Выстроенные на бетонке три взвода, первой роты, первого десантно-штурмового батальона особо внешним видом не поражали. Михалыч, конечно, постарался в первые ряды выставить особо подтянутых, высоких и обладающих хоть немного человеческими лицами воинов, но честно говоря, вышло это у него не очень. Причем старшего прапорщика Петра Михайловича Конюхова никто бы за это не осудил, по той простой причине, что в нашей разведроте особых, плакатных красавцев, как-то не водилось, не приживались они у нас.
Девяносто два человека! Разведчики-штурмовики. Элита прославленной «десятки».
– Мужчины! – криво улыбнувшись, начал я, немного повысив голос. – Завтра нас кинут на штурм Вашингтона. Как только возьмем этот хренов городишко, так сразу война закончиться и можно будет возвращаться домой, к своим бабам и их волосаткам! Так давайте, сделаем это как можно быстрее! А то меня эта война уже порядком зае.., – тут я осекся, вспомнив, что материться нельзя, – надоела мне эта война! Чье отделение первым установит флаг нашей дивизии над Капитолием, тех ждут несколько приятных сюрпризов. Во-первых, Фарт простит им все карточные долги, он мне сам должен, поэтому я с ним договорюсь! – где-то в последнем ряду, третьего взвода раздался приглушенный вскрик обиды и возмущения. – Да, да, простит, – немного громче сказал я, обращаясь к третьему взводу. – Недаром же я два раза вытаскивал его на себе с поля боя. Во-вторых, помните, как в пригородах Парижа мы взяли один древний замок, в подвале которого были бочки с коньяком, хозяин того замка, очень причитал боясь, что мы выпьем содержимое самой древней бочки, нашему комдиву еще нажаловался. Так вот, тогда содержимое бочки было заменено на более дешевое пойло, а ту конину пятидесятилетней выдержки, наш с вами брат по оружию, заныкал, надеясь после войны выставить этот нектар на свадебный стол своего старшего сына, так вот, я считаю, что они обойдутся деревенским самогоном, а этот коньяк выпьют те, кто водрузит знамя нашей дивизии над Капитолием! Тем более, что он мне должен, потому что, я его отмазал, когда его должны были расстрелять за мародерство, – после этих слов, раздался стук падающего тела. Старшина Рогов,