Дальний полустанок. Богдан Агрис

      Ровесники легчайшего огня,

      Чьи линии просторны и чисты, —

      Они легли на тонкие листы,

      Они вошли в седой набросок дня

      И ладят в небо гибкие мосты.

      Кто тянет время в наши города?

      Кого нам нипочём не опознать?

      Но знает их лесов святая знать,

      К ним ластится оконная слюда

      И льнёт снегов больная белизна.

      Давай ещё хоть день не вспомним их.

      Давай ещё повременим пока.

      Они – не смерть, хотя и смерть легка.

      Они – не стих, хотя робки, как стих,

      Пришедший погостить издалека.

      Определённо – тонкое ляжет вниз.

      Ляжет в основу мраморного пейзажа.

      Что погрубее – ржавые пятна лис,

      Заиндевелые прочерки биссектрис —

      Выше, конечно же, выше сегодня ляжет.

      Просто зима в умеренной полосе.

      В лесопосадках чернеют вороньи гнёзда.

      А по ночам – обычный, такой, как все,

      Кто-то спокойно движется по шоссе,

      То загораживая, то открывая звёзды.

      Кто же? Сказать нетрудно, ответ так прост —

      Не замерзая, хотя и в одном исподнем,

      Едет Кухулин, дремлет на фоне звёзд.

      Тянет его колесницу весёлый клёст,

      Но улетит у поворота к Сходне.

      Янычары живут вдоль заузлины n-измеренья,

      Где-то воздуха близ, чуть касаясь его по утрам

      Голью сабель кривых, и пространство сечётся от тренья

      И кроится по шву, порождая в итоге ветра.

      На пустых полустанках, где ворон костей не отыщет,

      Ожидая напрасно последний полночный состав,

      Я порой замечал, как неверные алые тыщи

      Проносились вблизи от широкой улыбки клеста.

      Алый взгляд в темноте, еле слышно скрипят половицы.

      Кто-то должен пройти, заметая заранее след.

      Я покорен и слеп, я бреду янычарской столицей,

      Полумесяцем губ окликая окраины лет.

      Кровь подходит к огню, переходит границу, и слада

      Больше нет с этой кровью – она уже больше ничья…

      …Янычарские кони стоят у пределов Улада,

      Где Кухулин цветёт у седой сердцевины ручья.

      Как трепещет в ночи твой отмеренный ясень, Европа!..

      Словно осенью листья, с церквей опадают кресты.

      И горят в темноте янычаровы алые тропы,

      И поют на рассвете воздетые в небо клесты.

      Этайн лицо растёт у слепой воды.

      Сердце её – в корнях молодой звезды.

      На тростнике – соцветья былой беды.

      Этайн, о Этайн!

      Бьются, как пчёлы, вешние города

      В тот промежуток, где отцвела звезда,

      Где отлетает вымершая вода

      В тонкое лето.

      Имя твоё горчит у испода трав.

      Горе твоё у темноты украв,

      Мудрая птица своё возвещает