Нефертари. Царица-еретичка. Мишель Моран
жрецы Амона, и я с грустью подумала о том, что теперь, став соправителем, Рамзес уже не будет тем беззаботным принцем, с которым я играла на прибрежных болотах. Впрочем, в школе писцов были и другие дети, и я принялась высматривать в толпе кого-либо из друзей.
– Аша! – позвала я одного из них, и, увидев меня с наставником, он принялся пробираться к нам сквозь толпу.
Как обычно, его черные волосы были заплетены в косичку, которая на охоте беспощадно колотила его по спине подобно хлысту. Хотя нередко именно выпущенная им стрела приносила нам желанную добычу, он никогда не приближался к ней первым, отчего фараон прозвал его Аша Осторожный. Но насколько Аша был осторожен, настолько же Рамзес был порывист и импульсивен. Во время охоты он неизменно стремился стать первым, даже в самых опасных случаях, и собственный отец называл его не иначе как Рамзес Безрассудный. Разумеется, это было прозвище сугубо для личного употребления, и, кроме фараона Сети, так его не осмеливался называть больше никто. Я улыбнулась Аше, а вот Пазер окинул его далеко не дружелюбным взглядом.
– А почему ты не стоишь вместе с принцем на возвышении?
– Но ведь церемония начнется только после того, как протрубят горны, – пояснил Аша. Когда Пазер в ответ лишь вздохнул, Аша обратился ко мне: – В чем дело? Разве ты не рада?
– Чему я должна радоваться? – язвительно осведомилась я. – Тому, что Рамзес теперь все свое время станет проводить в Зале для приемов, а ты меньше через год присоединишься к армии?
Смутившись, Аша неловко поправил свою кожаную пектораль.
– Собственно говоря, если я хочу стать полководцем, то мое обучение должно начаться уже в этом месяце, – пояснил он. Но тут взревели трубы, а когда я открыла рот, чтобы запротестовать, он отвернулся. – Время!
И его длинная косичка затерялась в толпе. В храме воцарилась напряженная тишина, и я посмотрела на Пазера, который старательно избегал встречаться со мной взглядом.
– А что она здесь делает? – прошипел кто-то сзади, и мне не пришлось даже оборачиваться, чтобы понять: женщина имеет в виду меня. – В такой день она может только принести несчастье.
Пазер покосился на меня сверху вниз, жрецы затянули славословие Амону, и я притворилась, будто не услышала шепота за спиной. Вместо этого я стала смотреть, как из теней вышел верховный жрец Рахотеп. С плеч его свисала шкура леопарда, а когда он стал медленно подниматься на возвышение, дети, стоявшие рядом со мной, испуганно отвели глаза. На его лице не дрогнул ни один мускул, как у маски, застывшей в вечном оскале, а левый глаз по-прежнему оставался красным, как сердолик. Внутреннее святилище заполонил тяжелый аромат благовоний, но Рахотеп, похоже, его попросту не замечал. Он поднял вверх хеджет, белую корону фараонов Верхнего Египта, и не моргнув глазом водрузил ее на голову Рамзеса.
– Да смилуется великий бог Амон над Рамзесом Вторым, который сейчас стал фараоном Верхнего Египта.
Придворные разразились громкими приветственными криками, а у меня упало сердце. Я принялась обмахиваться,