Презумпция виновности. Андрей Дашков
о том, чего не успели украсть. Я не сожалел вообще ни о чем. И оставил душеприказчику завещание, согласно которому старый родовой замок должен быть разрушен в течение месяца после моего ухода.
В аду оказалось совсем неплохо. В перерывах между войнами и пытками я развлекался со знойными местными шлюхами – если, конечно, успевала нарасти содранная кожа. Потом ее сдирали заново – и все начиналось сначала. Для разнообразия я играл в покер на отрезанные пальцы, напивался по-черному в барах, где подавали «Пузырчатую Мэри» (кипящая смола поверх водки), сам испробовал ремесло палача и экзекутора, но так и не успел войти во вкус…
А потом настало время возвращаться.
Видать, вышел новый срок.
Меня сняли прямо с дыбы, и я предстал перед Заседателями. Процедура носила формальный характер и прошла быстро; они не привыкли тянуть кота за хвост – ведь за мною стояла очередь примерно в миллион голов. Ее конец терялся где-то в самой глубокой заднице Преисподней…
«Виновен!» – гласил приговор. (Ну а кто бы сомневался?)
Мне заломили руки, содрали кусок кожи с головы. Взлетел раскаленный судейский молоток – и опустился, выжигая Метку Каина на моем черепе.
По-быстрому прилепили заплату. Получилось неплохо, почти незаметно – вот только теперь на этом месте растут седые волосы. По такому пятнышку я узнаю себе подобных. Их больше, чем вы можете себе вообразить…
«Гони его по этапу!» – сказала скучным и бесцветным голосом канцелярская крыса.
И спустя пятьсот лет я снова очутился на этой дурацкой маленькой планетке под названием Зона.
На этот раз мне дали тридцать три года. Говорят, повезло. Я встречал таких, которые получили на всю катушку – полный срок, до выработки ресурса. Что-то около восьмидесяти. Им не позавидуешь: износ, старческая немощь, маразм – хорошо еще, если не делают под себя. Почти овощи на грядке. Легкая добыча, но мучаются до конца. Как ни странно, старперы обычно отбывают за всякую мелочь вроде воровства или мошенничества.
Под конец очередной отсидки я встретил Жасмин. Вот уж действительно: печальный цветочек моей скоротечной любви… Она мотает тридцатник за аборт. Убийство в утробе. Ох, грехи наши тяжкие!.. Теперь Жасмин трахается, как кошка, но не может забеременеть. Хочет ребенка, несмотря ни на что. Знает наверняка, что придется преодолевать немыслимые страдания и сильнейшие искушения. Обстоятельства непременно сложатся таким образом, что аборт будет просто необходим (скажем ей пообещают, что ребенок, зачатый по пьяному делу, почти наверняка окажется дефективным; или хотя бы ради того, чтобы выжить самой). Но Жасмин настроена твердо. Аборт?! Ни за что на свете! Она клянется, пробуждаясь после своих кошмарных снов, что больше никогда не сделает такой глупости!
Конечно, не сделает. Ведь Судейские дочиста выскоблили ее матку!
Но она все равно надеется…
Вот этого я не понимаю. Лично я ни в чем не раскаиваюсь.