Контора Кука. Александр Мильштейн
другой наяву, но на том же самом месте…
«Это и есть гармония», – то ли подумал, то ли прошептал Паша и вышел из неё, после чего Кома сказала: «А поговорить?» – от чего Паша рассмеялся, чувствуя себя при этом уже совершенно счастливым человеком.
– Чего смеёшься, – произнесла она тем же делано ворчливым и немного хрипловатым спросонья голоском.
– Ну, ты смешно сказала.
– А. Опять изнасиловали… Везёт Марье Иванне… Нет, но правда… Я забыла тебя спросить – я хотела ещё по дороге, потом решила, что лучше дома, налью тебе чайку или чего покрепче и спрошу… но ты мне не дал, – Кома зажгла торшер и даже нашарила, не глядя, на тумбочке свои очки. – Что случилось, Паша? В метро, когда я тебя встретила, на тебе лица не было.
– Да ну, лицо… это такое дело, – сказал он, – десятое. Да ничего. Это просто внутреннее было, как бы сказать… – Он замолчал, подумал и сказал: – Слушай, ты же на самом деле хочешь спать дальше. Спи, а? Ну всё, спросила, я оценил. А то как начну отвечать, ты не рада будешь – такая покатится телега…
– Скажи-скажи, – потребовала она.
И действительно вскоре снова заснула, и часть слов Паша проговорил в пустоту, но что-то она вроде успела услышать и даже как будто понять… где-то там – посреди сцены, в которой его старшие друзья заспорили с винтовками в руках, стоя у камина, о том, как поступить с каким-то новым для их городка рэкетом… а потом как-то плавно их спор перешёл от феномена отморозков к разговору о главном, философскому, по сути, разговору, очень эмоциональному, с толканием друг друга в грудь – да так, что один при этом чуть не залетел в камин, искры… Кома устало сказала, послушав немного:
– Мне кажется, мой мальчик цитирует Фёдора Михалыча Достоевского… что мило, конечно, для разговоров в постели… вот только не могу вспомнить, откуда это именно, я не так что вот прям «среди ночи меня разбуди»…
– Да нет, – сказал он, – скорее Шекспира… Потому что ключевая во всём этом – фраза, которую как-то сказал мне Котов и которая до сих пор меня догоняет ab und zu[7]… Из-за неё я всё это и вспомнил, прости…
– Ничего, только не мешай языки, – заметила она, – я сама иногда… но это дурной тон…
– Прости, я знаю, просто иногда трудно удержаться, так смешно звучит и в то же время… это пройдёт, я же только учусь…
– Но ты отвлёкся…
– Очень трудно быть, – говорил Котов, – если узнал, что можно не быть.
– Да уж…
– Как ты думаешь, а мы вообще-то… А может, нас и вправду… просто нет, а, Кома? Нет, и всё?
– Это, – сказала она, – неправда. Мы есть. Мы есть, Паша. Мы. Есть. Мы есть… – повторяла она всё тише и тише…
Потом он долго лежал без сна и думал о том, как сюда попал, вспоминал запертую кухню и такой же металлический бассейн… и все эти свои… «метания между наковальней и будуаром»… ну да, барыньки… и до этого – очертания собственной тени, скользящей по серому дну… и трёх «предсказательниц» в розовых шапочках, которых недавно видел в круглом
Урывками, порой (