Правда о «золотом веке» Екатерины. Андрей Буровский
друг друга стоили, а в плане умственных способностей и практических знаний Бирон, несомненно, стоял куда выше. Он-то по-русски говорил и, как должна работать государственная машина, представлял себе вполне четко.
«У него не было того ума, которым нравятся в обществе и в беседе, но он обладал некоторого рода гениальностью, или здравым смыслом, хотя многие отрицали в нем и это качество. К нему можно применить поговорку, что дела создают человека. До приезда своего в Россию он не знал даже названия политики, а после нескольких лет пребывания в ней знал вполне основательно все, что касается до этого государства… Характер Бирона был не из лучших: высокомерный, честолюбивый до крайности, грубый и даже нахальный, корыстный, во вражде непримиримый и каратель жестокий».
Бирон жесток; его жестокость и привычка к крови стала причиной безысходного кошмара бироновщины?
Но у нас нет никаких причин считать, что Бирону нравилось унижать кого-то, наказывать или бить. Он не был добрым человеком, но не был и жестоким. Во всяком случае, как бы ни был он «во вражде непримиримым и карателем жестоким», но и не любил смотреть на казни и пытки, тем более никогда не пытал и не избивал собственноручно. А необходимую при бироновщине грязную работу охотно переложил на Андрея Ивановича Ушакова – обер-палача с огромным, еще с петровских времен, стажем.
Вот Анна Ивановна очень любила унижать. Ее шуты не только дрались между собой или били друг друга (то есть юмор строился на том, что кому-то причинялись неудобства или боль), но и дружно кидались на всякого свежего человека, с чем бы он ни входил к императрице. Был ли это царедворец, вошедший с докладом, гонец из действующей армии или иноземный посол, шуты оплевывали его, ругали, обзывали мерзкими словами, пугали неожиданными рывками или делая «козу» в нескольких сантиметрах от глаз. Когда человек шарахался, пугался, старался не запачкаться об шутов, игравших самыми натуральными какашками или делавших вид, что мочатся на вошедшего, императрицу это особенно радовало. Между прочим, с иностранными послами так не поступали, но на «своих», случалось, шуты действительно мочились, и это вызывало просто судороги восторга у царицы и ее ближайших наперсников.
То есть «смешным» было унижение человека, его отвращение и испуг.
Бирон любил так называемый «клозетный» юмор, и тут приходится видеть довольно типичную германскую черту – большинство даже очень культурных немцев находят очень смешным все, связанное с испражнениями и мочеиспусканием. Но Бирон не переходил от теории к практике: под воздействием водки рассказывал какую-нибудь мелкую гадость в духе «Красной плесени», – например, как мекленбургский рыбак накакал в саду у священника, а пастор не понял, что это такое, взял в руки и понюхал. Рассказывал и сам разражался идиотским хохотом, но тут смешными была глупость священника и сама какашка в его саду, а не унижение священника и не пугание священника какашками.
А вот Анне Ивановне как раз нравилось, что ее шуты швыряются какашками