Летним вечером в подворотне. Евгений Лукин
– бункер там у него, что ли…
И тут, товарищ старший лейтенант, вспомнил Голиаф, что банку-то они как в уголке тогда прикопали, так и оставили. Но не возвращаться же! Зашли-то далеко…
«Плохо дело, – думает Пиньков. – Дневной переход на голодный желудок – это уже не служба, а так, несерьёзность одна…»
– Слышь, Голька, – обращается он к гномику, – а банку эту тебе на сегодня выдали?
– Что ты! Что ты! – Голька на него даже ручонками замахал. – Банка – это не на день. Это на неделю.
– Н-ни черта себе! – говорит Пиньков. – Выходит, за эту неделю ты уже всё получил?
– Ну да – за эту… – слабенько усмехается Голиаф. – Это за позапрошлую, и то еле выпросил…
– Ага… – говорит Пиньков и начинает соображать. Сообразил и говорит: – Слышь, Голька, а как пупырчатые определяют, кому положена банка, а кому нет?
– А по рёбрам… – со вздохом отвечает Голиаф.
Тут такая тонкость, товарищ старший лейтенант: если гномик возьмёт вдруг и помрёт с голоду, то у пупырчатых из-за него могут быть крупные неприятности. Но, конечно, могут и не быть.
Продолжают, короче, движение. От деревьев на всякий случай держатся подальше, а если услышат, что кто-то по тропинке навстречу ломится, то прячутся в бурьян. Причём прятаться всё труднее, сорняки заметно ниже стали. И поляны тоже мало-помалу некую слабую квадратность обретать начинают. Оно и понятно: к начальству ближе – порядку больше.
Ну и наконец всё. Пришли. В смысле – трава дальше стриженая и не демаскироваться просто невозможно. Присели в бурьяне, наблюдают за ближайшим деревом.
– Нет! – говорит минут через пять Пиньков. – Не могу я этот бардак видеть!
Достал из-за голенища бархотку и придал сапогам надлежащую черноту с млечным мерцанием.
– Значит, так, Голька, – инструктирует. – Посиди здесь немного, а потом иди и проси банку. Она тебе положена.
Поднимается в рост и твёрдым начальственным шагом направляется к дереву. Пупырчатые из нор вылезли, пасти поотворяли, смотрят.
– Встать! – рявкает рядовой Пиньков. – Смир-рна!
Опешили пупырчатые, переглянулись. Ну и как всегда, товарищ старший лейтенант, нашёлся один слабонервный – встал. А за ним уже и остальные. Трудно им с непривычки на задних лапах, но ничего – стоят, терпят.
– Кто дневальный?! – гремит рядовой Пиньков. – Какую команду положено подавать, когда подходит старший по званию?!
…Как может быть рядовой старшим по званию? Ну это с какой стороны взглянуть, товарищ старший лейтенант! Взять, к примеру, наш рубль – уж, казалось бы, мельче денег не бывает… А если перевести на лиры? Вот то-то и оно… Так неужели же один наш рядовой не стоит десятка ихних пупырчатых?!
Проходит Пиньков вдоль строя, и никакая мелочь от его глаза укрыться не может.
– Как стоишь?! Носки развернуть по линии фронта на ширину ступни! Ноги в коленях выпрямить! Живот подобрать! Подобрать, я сказал, живот!..
И тычет пупырчатого кулаком в бронированное брюхо. Тот бы и рад его