Собрание сочинений. Том 9. Евгений Евтушенко
теряя хлястик
пальта, где денег нету,
он рвался, но не к власти,
а просто в оперетту?
И я с ним рвался тоже,
сжимая контрамарку,
и перли мы не в ложи —
в раек, что в кочегарку,
сквозь френчи, гимнастерки,
тельняшки, чернобурки,
толпой чуть не растерты,
как тощие окурки.
Был жив еще усатый,
но не был он всесильным.
В тот год пятидесятый
здесь властвовала Сильва.
Здесь, хохоча ядрено,
с чрезмерно громким эхом,
под хохмача Ярона
страх забывали смехом.
Порхал Володя Шишкин —
наш мотыльковый Бони,
В Гулаге чуть не сгнивший,
в парашной страшной вони.
В руках седых лакеев
для нас пылали свечи,
Каскадил Аникеев,
и обнажались плечи.
В стране сплошных деркурных
газет чинно ценузрных,
для нас взлетали ноги
в чулках черноажурных.
Было легко зажечь им
в нас, пылких, словно дети,
искристое: «Без женщин…
…жить нельзя на свете…»
Учились мы свободе
у русского канкана,
в пивных простонародья
у кружки и стакана,
у «Изабеллы» розовой,
которую в бочонке
ты нес, Фазиль до-прозовый,
одной своей девчонке.
И ты воскликнул: «Женька! —
однажды на рассвете. —
Действительно, – без женщин —
да! – жить нельзя на свете!»
Я так хочу сегодня,
чтоб вы вообразили,
что не было свободней
меня или Фазиля,
нас, неопьедесталенных,
на приставных скрипучих,
и, несмотря на Сталина,
к девчатам приставучих,
и до блаженной дрожи,
хотя всего боялись,
счастливых,