Самшитовый лес. Михаил Леонидович Анчаров

      …Раздается удар колокола, и мы отрываемся друг от друга.

      Слезы катятся у нее из глаз.

      Мы стоим на платформе вокзала, и вагоны уходят в легкий туман. Перрон блестит, как зеркало.

      Это Катарина уезжает. Куда она уезжает, мне не сказали. Я мог бы даже не знать этого. Катарина настояла.

      – Прощай, – говорит Катарина. – Последний звонок… Помни меня…

      – Всегда… – говорю я.

      Она поворачивается и бежит к поезду, где ее ждет Краус в мокром плаще и в берете. Она входит в вагон, и поезд тихо идет со станции.

      Стоящий поодаль военный подходит ко мне. Я тупо гляжу в землю.

      Обняв меня за плечи, военный ведет меня к вокзалу по пустому перрону.

      Глава 5

      «Рио-Рита»

      Мы идем по ночной Семеновской. Катя молчит, я молчу. Пофыркивая, летят редкие такси. Все я видел и все я здесь, на Семеновской, знаю. О прошлом поговорили. Теперь на вечер сходим. И то, что впереди, мне известно, и то, что позади. Впереди налево, например, метро «Электрозаводская», направо по переулку – телевизионный театр, до этого – Театр Моссовета, а до этого – Введенский народный дом, где когда-то в густом ночном саду я играл в казаки-разбойники, и в Чапаева, и в индейцев.

      А вон впереди и школа огнями сияет, и доносится танцевальная музыка. Слышно даже, как тенор поет по-английски «Хэвэн, ай эм хэвэн…».

      – Он поет, что он в раю, – говорит Катя. – Вы понимаете слова?

      – Нет. Мы учили немецкий, – говорю я.

      – Ваше поколение было совсем другое?

      – Каждое следующее поколение хуже предыдущего, – говорю я.

      – Вот как?

      – А как же? Мы вам говорим, что вы хуже, а нам – родители. И так последнюю тысячу лет все хуже и хуже.

      Катя молчит.

      – Стали много о поколениях болтать. То поколение, это. Все стали воспоминания писать. Мальчишка переходит в девятый класс, пишет воспоминания о восьмом. И все эпоха – эпоха косых воротничков, эпоха галстуков-бабочек, эпоха песни «Ландыши». «Эпоха» – слово серьезное.

      – А у вас было много женщин? – спрашивает Катя. И сама немного пугается. – Вот вопрос, да?

      – Были… – отвечаю я.

      – Я задала дурацкий вопрос, – говорит Катя. – Можете смеяться.

      – Я не смеюсь.

      Я не смеюсь. Иду себе с девушкой на вечер. Свободный человек. Ничем не занятый. Моложавый. Сигаретка во рту.

      Вот и школа впереди. Тени проходят в коридорах, там, где классы, которые, конечно, сейчас заперты, чтобы не прятались в них парочки. Никто не подходит к окнам зала, так как в актовых залах высокие подоконники. Все я здесь знаю наизусть. Все здесь истоптано моими ногами.

      Все правильно. Но только когда мы вошли на школьный двор, двери школы были уже заперты.