Стеклянная любовь. Книга вторая. Алексей Резник
экономическую и политическую опасность для всего Королевства. А распределение пленных Идиотов в Конфедерации Ярусных Королевств уже пятый год перестало носить упорядоченный и спокойный для всех участников дележа характер.
Нограсс начал щелкать второй мешок и настроение Горнего Короля окончательно испортилось:
– Убуга! – неприязненно произнес он, обращаясь к начальнику службы безопасности, – Ты точно уверен, что Мойкер не подведет нас?! Он же всегда был, как это говорится – «себе на уме» и я, почему-то, так и не могу ему начать доверять так, как, скажем, доверяю самому себе!
– Мойкер еще ни разу никого не подводил! К тому же он никак не может вести «двойную игру» и быть «себе на уме», потому что кроме нас у него нет никого и ничего, на кого и на что он мог положиться, как на самого себя! – твердо заверил Короля высокий сутулый Убуга, у которого прямо посреди шишковатого лба беспокойно бегал из стороны в сторону темно-желтым зрачком третий, «все замечающий взгляд», глаз. – Мойкер никогда не ошибается – принцесса Каламбина будет нашей, мой господин! – и он, как можно более преданно и честно посмотрел на Короля всеми тремя глазами, хотя и, как всегда, всеми тремя не получилось, так как третий глаз во лбу всегда, как раз-то, и «был сам по себе», тая в себе выражение совсем отличное от того, что светилось в двух других – «лицевых» глазах.
Выражать сомнения в том, что он только что категорично заявил вечно пьяному Горнему Королю, явилось бы для Убуги равносильным смертному приговору, поэтому он и поспешил заверить Нограсса в заведомой и очевидной лжи, утверждавшей, что «Мойкер никогда не ошибается!». Убуга прекрасно знал – насколько опасными и непредсказуемыми на поверку оказывались подобные охотничьи экспедиции в Праздничную Ночь за «живыми душами», а еще лучше он был осведомлен о «качестве боевого материала» под названием «Мойкер» и, в глубине души, поэтому особенно не обольщался «насчет «железного корейца»…
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ
Владимир Николаевич Бобров задумчиво посмотрел на светящийся циферблат наручных японских часов, подаренных ему два года назад японским коллегой, доктором философии Токийского университета Ниятукой Ямаситой. Часы показывали десять минут одиннадцатого, но никого из клятвенно обещавших прийти к началу проведения Эксперимента студентов, пока не было. Две молоденькие кафедральные лаборантки по имени Галя и Наташа, под умелым и чутким руководством старшей лаборантки Оли, только что закончили сервировку праздничного стола и сидели сейчас в полной бездеятельности, с легкой растерянностью преданно глядя на обожаемого Владимира Николаевича. Хозяин мастерской, Юра Хаймангулов, проснувшийся часов в шесть вечера и оперативно похмеленный Бобровым великолепным армянским коньяком, уехал где-то около семи в Цыганский Заповедник, «убедиться своими глазами», как он при этом выразился,