Попугай Гриша и корпоративная тайна. Борис Александрович Калашников
Ладно. Я двинул. Палычу, если спросит, про эту, – сержант ткнул пальцем в сторону воровки, – скажи, что я сам доложу обстоятельства.
Как только дверь за Ломовым затворилась, в камере послышалось шевеление, а затем раздался пронзительный вопль:
– Мя-а-а-у!
Петрухин вскочил с места. Кошка, схватившись за живот, каталась по полу и орала не своим голосом. Ефрейтор бросился, было, вслед за Ломовым, но оперативная машина уже отъехала, оставив за собой только облачко синего дыма.
– Что с тобой?! – пролаял ефрейтор, притиснув морду к решётке. Ответом ему был душераздирающий крик.
«Валидол, ношпа, панандол…» – замелькали в голове у Петрухина названия лекарств, и он ринулся на второй этаж, где находилась аптечка.
Как только ефрейтор скрылся, кошка, не прекращая истошно орать, просунула лапу сквозь решётку, выгнула её немыслимым образом, повернула ключ, забытый Ломовым в замке, открыла дверь, ветром пронеслась мимо опустевшей дежурки, выскочила из здания и исчезла.
14. Урок математики
В первом классе продолжался урок математики.
– До чего же, вы, Сыровы, тупые! – раздраженно кричала Рыбина. – Точно как ваш…
Учительница хотела упомянуть отца нерадивых учеников, но не успела, в коридоре послышался странный шум, топот, и ворвавшийся в класс Длиннохвостиков завопил:
– Серафима Викторовна! Серафима Викторовна! К вам мама Слёзкина бежит… с пистолетом!
Рыбина судорожно передёрнула плечами.
– Зачем же с пистолетом? – растерянно пролепетала она и не успела сделать и шага, как дверь распахнулась, и на пороге показалась разъярённая Инесса Сергеевна.
Дантистка была в сбившейся на бок шляпке и часто дышала.
– Где мой сын?! – короткий воронённый ствол уставился на учительницу.
У Серафимы Викторовны язык прилип к нёбу.
– Где мой сын?! – повторила Слёзкина и взвела курок.
Рыбина хватанула ртом воздух.
– Славик у Изольды Ниловны, – пришла на помощь учительнице Ирочка Зернова.
– Я была в медпункте, его там нет! – не отрывая взгляда от мушки, сказала Инесса Сергеевна. – Куда дела моего мальчика, признавайся!
– Я никуда его не девала, – промямлила Серафима, к которой, наконец, вернулся дар речи. – Он сам…
– Ну, что, я тебя предупреждала. У меня единственный сын, и я не позволю делать из него неврастеника!
Качнув стволом, дантистка показала учительнице на выход. У Рыбиной задрожали колени, и она застыла, не в силах двинуться. Затихший класс с ужасом наблюдал за развитием драматической сцены. Кто-то из мышат всхлипнул. Инесса Сергеевна выдвинула вперед нижнюю челюсть, ссутулилась и в момент из матери-одиночки преобразилась в тюремного пахана. Широко расставляя лапы и переваливаясь с боку на бок, она обошла вокруг Серафимы Викторовны.
– Выходи!
– Я буду жаловаться директору! – взвизгнула учительница.
– На том свете Директор только один – Всемогущий,