Третья фиалка. Стивен Крейн
то в этом я как раз понимаю.
Он хмуро посмотрел на холст, потом перевел взгляд на поле перед ним и произнес:
– Вместо того чтобы заботиться о моем будущем, ты бы лучше подумал о себе.
– О себе! – с чувством воскликнул Холланден. – Мой дорогой друг, мое прошлое помечено мраком и тоской. Да у меня…
– Если у тебя что-то, а точнее кто-то, и есть, то только ребенок, – сказал Хокер, глядя другу в глаза.
– Ну да, конечно, – ответил Холланден, качая головой с мудростью пессимиста, – разумеется.
– Брось, Холли, – резко сбавил тон Хокер. – Я не хотел тебя обидеть, но ты просто смешон: сидишь здесь, стенаешь, разглагольствуешь о волосах и глазах.
– Ничего смешного в этом нет.
– Есть, еще как есть, и ты, Холли, это прекрасно знаешь. – Он безнадежно махнул рукой. – Зато ты ехал с ней в поезде, а потом в дилижансе.
– В поезде я ее не видел, – возразил Хокер.
– Зато видел в экипаже. Ах ты, старый плут! Я ночи не сплю, а он спокойно сидит и сказки мне рассказывает.
Холланден спрыгнул с камня и схватил Хокера за плечи.
– Прекрати! – сказал художник.
– Старый плут, ты мне соврал! Соврал! Ну, держись, черт бы тебя побрал, она как раз направляется к нам!
Глава IV
Через несколько дней Холланден, обращаясь к другу, сказал:
– По моим подсчетам, в «Хемлок Инн» сейчас сорок два человека. Из них полтора десятка дам среднего возраста, выступающих с позиций воинствующей благопристойности. Зачем приехали сюда, непонятно, разве что оказаться на одной территории с кем-то еще и испортить всем настроение. Они собираются вместе на крыльце и проверяют на прочность характеры с таким важным видом, будто составляют собой небесный суд присяжных. Приехав в сюда, я тут же окинул окрестности внимательным взглядом, увидел это благородное собрание и закричал: «Вот и они!» Потом, едва переодевшись, влился в их общество в попытке его умиротворить. Теперь практически каждый день я сажусь среди них и вру как заведенный. В глубине души я, конечно, считаю, что их надо повесить, но внешне буквально сочусь восторгом. Знаешь, одна из них не выходила наружу уже восемь дней подряд. Этим утром я сказал ей: «Продолжительные прогулки на свежем воздухе приносят огромную пользу, мэм». А еще я без конца талдычу: «Ваша прямота просто очаровательна!» Разумеется, мне прекрасно известно, что в соответствии с великим законом вселенского равновесия эта ассамблея кумушек считает себя идеальной, а всех остальных – порочными. Но я держусь, дружище. Я расточаю им комплименты. Как следствие, худшим, что мне приходилось от них слышать, была фраза: «А ведь этот мистер Холланден совсем не такой, как другие!» Хм, для литератора это совсем неплохо. – Холланден на минуту задумался и добавил: – Я не иронизирую. Они – славные жены, замечательные матери и все такое прочее. Да что там, ты и сам знаешь. Но до чего же они консервативны! Очень консервативны, – повторил он. – Ненавидят все радикальное. Просто терпеть не могут. Полагаю, потому, что и сами когда-то были такими. Иногда в своих суждениях