Ее внутреннее эхо. Марина Крамер
верю. Скажите правду.
– Я уже сказала – ретроградный Меркурий так влияет.
– А совсем правду?
– Я и совсем правду сказала. Уехала Маша.
Ее сигарета догорела, но она не заметила.
– Уехала Маша, Георгий, понимаете? – она заглядывала в его лицо с отчаянием, с надеждой, что хоть кто-то сможет понять ее.
Он понял. Он точно понял. Не слова, а их смысл.
Вынул бычок из ее пальцев и поцеловал их, как целуют больного ребенка, когда не могут ему помочь.
Она никак не отреагировала. В тот момент она могла думать только на одну тему.
Спустя несколько часов она уже лежала дома на полу с раскрытым блокнотом, который тоже принимал на себя часть ее общения с обожаемым Митей. Именно там они ссорились и мирились, обвиняли и оправдывались – в этом блокноте она была полноправной хозяйкой их мира, их любви.
И никакой Маши там не было.
А Маши и правда уже не было, хотя и временно.
Сев возле иллюминатора, она целиком погрузилась в рабочие проблемы, лишь изредка вспоминая, на сколько дней оставила Мите еду – сам он готовить не умел, вообще, был беспомощен и неуклюж.
Посадив жену в самолет, он тут же списался с Катей, и, не заезжая домой, поехал в кафе – ждать ее. Это было ее любимое японское кафе в том же самом доме.
В глубоком волнении Митя прождал ее до глубокой ночи.
Телефон не отвечал.
Семью этажами выше она лежала на полу, свернувшись калачиком. От страха перед этой встречей она банально напилась и заснула.
Проснулась уже утром, спина почти не разгибалась и страшно болела при любом движении.
«Окно-то не закрыла, – мелькнула мысль, – как же теперь встать…».
Подняться она не могла, голова была горячая и чугунная, Катя решила, что с похмелья.
Номера квартиры Митя не знал.
Зато его узнал совсем другой человек. Георгий все узнал об этой девушке и тем же вечером решил явиться к ней домой без приглашения. Он слышал, что ее телефон постоянно звонит, но никто не отвечал. Вместе с охранником они сломали нехитрый замок.
Катя была в сознании, даже что-то говорила, но сильно кашляла и не могла подняться с пола. Измерили температуру – было за тридцать девять.
Георгий моментально вызвал «Скорую».
О том, что Катя в больнице с подозрением на воспаление легких Митя узнал только от Сони два дня спустя. Тогда же она и сама написала ему.
Звякнул телефон.
«Митя, какой красивый идет снег».
«Катенька, маленькая моя, что случилось, почему?».
«Я пока не знаю. Я в больнице».
Она надеялась, что он приедет, но к вечеру он ждал в гости сына и не предложил.
Катя лежала все эти дни одна, тапочки и кружку ей дали казенные.
Застарелое раздражение и жалость к себе душили ее каждый раз, когда она снова оказывалась одинокой, отверженной, единственной, к кому никто не приходил – на день рождения, на соревнования, даже в больницу.
Зато явился неожиданный гость – тот самый чиновник, через которого она получала большинство госзаказов. Он принес ненужные