Половецкие войны. Олег Яковлев
ненасытные степняки. А откажешь, отошлёшь ханов ни с чем – сразу начнётся война, и опять же может он потерять всё, что имеет, всё, что у него осталось.
Раздумчиво покивал князь начинающей седеть головой, окинул ханов грустным взглядом умных внимательных глаз, ответил так:
– Творить мир с вами один не буду. Надобно послать в Киев, сговориться с великим князем Святополком.
– Тогда, каназ, – ответил ему, лукаво улыбаясь, Китан, – дай нам сына своего в залог мира. А сам возьми к себе в аманаты[139] хана Итларя. Мы разобьём стан между валами Переяславля. Будем ждать гонца из Киева.
Мономах согласился. Он уже знал, что Тогорта, Боняк и Арсланапа увели большие силы за Дунай, в Ромею, и в степях сейчас осталось не так много добрых воинов, но он усиленно делал вид, что не ведает этого и страшится половцев. Боязливо отводя очи, вздыхал, казался печальным, растерянным, уставшим, унылым, чем вызывал усмешки ханов и укреплял их уверенность. В конце концов Мономах дал клятву, что не нарушит соглашения, не причинит никакого лиха Итларю и его людям. Китан тоже поклялся не чинить зла княжескому сыну. На том и расстались, каждый думая о своём.
…Утром вместе с Гидой князь Владимир проводил в недалёкий, но страшный путь тринадцатилетнего сына-отрока Святослава. Княгиня держалась спокойно, не плакала, не причитала, она лишь всполошно, быстрыми короткими взмахами руки троекратно перекрестила своё чадо и тихо промолвила:
– Господь да пребудет с тобой, сынок.
А Владимир, грубовато хлопая Святослава по плечу, сказал с натянутой тяжёлой улыбкой:
– Вот видишь. Меняем тя на самого хана со всею чадью[140] его.
Святослав стоял бледный, растерянный, отец ободрял его, говорил:
– Заложники княжьи – дело привычное. День-два минует, приедут люди от Святополка, воротишься к нам сюда, а хан Итларь уедет в свою степь.
Явился взбудораженный двенадцатилетний Ярополк, ухватил мать за длинный рукав суконного платья; скривив недовольно уста, пожаловался:
– Почто не меня, но Святослава отсылаете? Я б ентим поганым показал!
Гида зло прикрикнула на него:
– Не твоего ума это дело! Ты ещё тут будешь советы давать!
Ярополк, обиженно вздыхая, отошёл в тёмный угол. Владимир привлёк его к себе, приобнял, ласково потрепал по густым волосам.
Во дворе ждал Святослава белоснежный фарь с дорогой сбруей и золотым стременем. На голову отрока надели золочёный шишак, на плечи набросили подбитое изнутри мехом алое корзно. Сопровождаемый несколькими дружинниками и дядькой-пестуном, Святослав выехал через Епископские ворота к городским валам. А навстречу ему во главе отряда половцев ехал в широкой мохнатой шапке, в богато отделанном серебром кожухе важный и торжественный Итларь.
…Только после отъезда сына Гида дала волю слезам. Бессильно упала на кровать в ложнице[141], уткнулась лицом в подушку, беззвучно горько разрыдалась. Владимир стоял рядом с нею, смотрел на её вздрагивающую голову
Аманат (вост.) – заложник.
Чадь – приближённые, свита.
Ложница (др. – рус.) – спальня.