Большое небо. Кейт Аткинсон
есть и хорошие новости: сегодня Натан изъяснялся плюс-минус целыми предложениями, а не обезьяньим ворчанием, как обычно. Развалился на скамейке, распялил длинные ноги, а руки скрестил саркастически – иначе не опишешь. Ступни (кроссовки, конечно, дизайнерские) громадны – скоро Натан перерастет Джексона. В его годы у Джексона было две смены одежды, и одна из них – школьная форма. Помимо физкультурных теннисок («Чего-чего?» – переспросил Натан), у Джексона имелась всего одна пара обуви, и понятия «дизайнерский» или «логотип» озадачили бы его не на шутку.
Когда Джексону минуло тринадцать, его мать уже умерла от рака, сестру убили, а брат покончил с собой, любезно предоставив Джексону по возвращении из школы обнаружить тело, болтавшееся на крюке для люстры. Джексону так и не выпало шанса думать только о себе, сидеть развалясь, предъявлять требования, саркастически скрещивать руки. Вдобавок отец за такое шкуру бы с него спустил. Не то чтобы Джексон желал сыну страданий, боже упаси, но чуток прикрутить нарциссизм не повредило бы.
Джулия, мать Натана, по части горя шла с Джексоном голова к голове: одна сестра убита, другая покончила с собой, третья умерла от рака.
(– Да, и папочкины домогательства не забудь, – напомнила она Джексону. – Пожалуй, с козырей хожу я.)
И теперь все невзгоды их обоюдного прошлого кристаллизовались в одном-единственном ребенке. А вдруг, вопреки безмятежной наружности, все это застряло у Натана в ДНК и заразило ему кровь и уже сейчас в костях его раковыми клетками растут и множатся трагедии и горе?
(– Ты никогда не пробовал оптимизм? – спросила Джулия.
– Один раз, – ответил Джексон. – Мне не пошло.)
– Ты же вроде обещал мороженое.
– Я думаю, ты хотел сказать: «Папа, можно мне мороженое, которое ты обещал, а сейчас на минутку забыл. Пожалуйста?»
– Да пофиг. – После замечательно долгой паузы Натан неохотно прибавил: – Пожалуйста.
(Когда отпрыск чего-нибудь требовал, невозмутимая Джулия откликалась:
– Я служу прихотям президента.)
– Какое тебе?
– «Магнум». С двойной арахисовой пастой.
– Что-то ты больно высоко замахнулся.
– Да пофиг. «Корнетто».
– Все равно высоковато.
За Натаном тянулся облачный шлейф гастрономических инструкций. Перекусы, удивительное дело, нервировали Джулию донельзя.
– Постарайся следить, что он ест, – сказала она. – Маленькую шоколадку можно, конфеты – нет, особенно никаких «Харибо». Он, когда переедает сахара, после полуночи – натуральный гремлин. И если сможешь запихнуть в него хоть какой-нибудь фрукт, тогда ты как женщина меня обскакал.
Год-другой – и Джулия начнет психовать из-за сигарет, и алкоголя, и наркотиков. Сахарным годам надо радоваться, считал Джексон.
– Я схожу за мороженым, – сказал он сейчас Натану, – а ты последи за нашим другом Гэри – вон он, в первом ряду. Хорошо? – Натан ничем не выказал, что услышал, поэтому Джексон, секунду подождав, спросил: – Что я сейчас сказал?
– Ты сказал: «Пока меня нет, последи