Живые сороки. Странные сказки. Варвара Гагарская
получилася зачудительная. Мужики-то шеи сворачивают вслед, бабы зубами скрежещут, а та и не замечает – ей вона интересно, как снопы вяжут, да как белье стирают. А уж для чего в маленькую избёнку ненадолго уединяются – тем паче, там ить и полежать явно негде. Короче говоря, стала кикимора потихоньку в свет выходить, пусть ненадолго – зато уж кажный день. Осмелела, ишь ты.
Деревня на ушах вся, конечно. Хто такая? Где живёт? К кому приехала? Мальчишки, было, выследить её взялися, да толку чуть – вроде как будто тока перед глазами была, а от раз – и тока моргай, нет нигде девки. Неделю у края деревни её след теряли да так и решили – поди к лесорубам приехала, дочья чья-то. В енто лето много мужиков с других деревень пришло, живут вона в лесу в сторожке, по деревням хаживать некогда. А ента фифа, гляди-ка, вроде как по батюшке соскучилась, а сама из деревни соседней не вылезает. Уж не жениха ли явилась приискать? А ежли так, то енто дело нехитрое.
Мужики ж они похлеще баб сплетни собирают. Сами придумали – сами и поверили, да давай местному красавчику на ухо нашёптывать, что вон какая девица появилась из себя вся – ни имя никто не знает, ни откудова. Но по деревне шатается регулярно да на всё с интересом глядит, будто высматривает кого. «Уж не меня ли ищет? – приосанился Жуп. – Так взглянуть надо на эку невидаль!» А это и недолго, глянуть-то. Заприметили деревенские, с какой стороны лесу чаще появляется девица, там и встали, семечки поплёвывают, баечки потравливают лениво. Вдруг выплывает из-за поворота пава: грудь высокая, бока крутые, коса ниже пояса, румянец во всю щёку да глаз с поволокой. День ото дня хорошеет! Разве можно упустить такую?! Жуп грудь колесом выгнул, дорогу перегородил: «Куда да откуда девица путь держишь? Голова у тебя не покрыта, а солнце так и печёт – не опасаешься ли?»
А кикимора стоит да улыбается – как же ей с человеком заговорить, голос-то скрипучий, сразу неладное почует. Голову наклонила, плавненько Жупа обошла да и дальше по дороге. Парень опять обгоняет, ласковые слова стелет – та улыбается да улыбается. Так и ушел, не солоно хлебамши. Ну, думает, не на другой день так на третий я эту недотрогу пивом угощу.
Кикиморе-то до человечьих особей дела мало, от как мыло варят – ей антересно. Ложки, опять же, как тачают. А мужики как-то так. У их, у кикимор, поди и устроено всё по-иному, хто знат. Недельку, значитца, другую, потаскался Жуп за красою, а та на него внимания ноль, сама всё боле у работного люда трётся: то возле кузнеца, а то три дня за каменщиком наблюдение вела, всё вона молча пальчиком перетрогала, весь струмент. Другой бы раз дак ремесленники шикнули уже да прогнали взашей, а перед красавицей неместной млеют вроде как, улыбочка дурная да слова поперёк не скажут – на, мол, жамкай чего угодно, не жалко. Но Жуп свое дело тоже знал – не зря же первый парень на деревне. Делать-то он толком ничего не умел, тока мордой симпатичной светил да пиво пил отменно. Другой вон наберётся да ведёт