Полукровка. Елена Чижова

      – Значит, – Маша перебила, – после войны?..

      Отец распахнул форточку и зажег сигарету.

      – Значит, после? – она спрашивала как экзаменатор. Ставила дополнительный вопрос. Похоже, у него не было ответа. – Интересно у тебя получается: до войны – не было, в войну – не было… А потом откуда-то взялось.

      – Не знаю, – он прикрыл кухонную дверь. Мама не выносила табачного дыма. – Может быть, пережитки прошлого… Прежде, до революции… – Двойка, выведенная рукой дочери, грозила испортить матрикул. – Нет, что-то все-таки было, иначе я бы не думал об этом на фронте.

      Тягучий дым уходил в открытую форточку. Дочь молчала и ждала.

      – Я ушел в двадцать семь. Говорят, молодым легче, марш-броски… физическая тяжесть… но это неправда. Молодые гибнут быстрее. Не знаю, как объяснить. Может, дело в реакции: у двадцатилетних она другая. Когда поднимают в атаку, всегда есть две-три секунды, примериться. Молодые встают сразу. Нет, не об этом, – он сбился и начал заново. – В сорок втором мне предложили перейти в инженерные войска. Но я отказался, сказал, что хочу в танковые.

      – Почему? Инженерные – по твоей специальности.

      – В инженерных воевать безопаснее. Все знали – танки горят, как свечи, – он усмехнулся. – На поле боя танк – мишень. Могли подумать, что я струсил. Потому что, – отец притушил сигарету, – потому что – еврей. И в атаку. В атаку я всегда подымался сразу. Странно, что не убило. Единственное ранение за всю войну. Причем, понимаешь, какое-то дурацкое. В сорок третьем. Нас везли в эшелоне, я стоял, курил у форточки. Пуля попала в щеку, прошла навылет. Понимаешь – навылет. Кровь, боль. А я ликовал. Сестричка перевязывала, а я… Знаешь, о чем я думал? Вот теперь никто и никогда не скажет… – он отвернулся и замолчал.

      Маша слушала и не понимала. То, что он говорил, не укладывалось в голове.

      – Ты хочешь сказать… радовался, потому что искупил… кровью? Как в штрафбате? Ты… считал себя преступником?

      Кисти рук шевельнулись и дрогнули.

      – Но если так… – Маша прищурилась. – Значит, это было и до войны.

      – Значит, было, – он сунул окурок в помойное ведро.