Проснуться драконом. Елена Картур
держит фамильяра в клетке. Болтать им не запретишь, хоть увольнением грози, слухи все равно пойдут. А уж если они дойдут до его величества, можно и места при дворе лишиться. Но Регди совершенно не представлял, что теперь делать. Воспитание дракона сродни воспитанию ребенка, но детей у советника никогда не было, а если бы и были, он предпочел бы оставить ребенка на попечение нянек, уж они-то с этим справятся прекрасно. В данном случае это не годилось, фамильяр должен привязаться к хозяину, но не к постороннему человеку.
Как-то все это не вовремя сейчас. У советника совсем не было возможности возиться с воспитанием дракона. У него и так-то была довольно насыщенная жизнь, зачастую не оставляющая времени даже на собственный досуг, а сейчас еще и прибавилась серьезная проблема, которую необходимо решить быстро и желательно скрытно. Регди до сих пор не знал, кто пытался его убить, наслав неснимаемое проклятие. Такая вот интересная ситуация – он понятия не имел, кому могло понадобиться убить его именно сейчас. Враги у советника, конечно, были, куда от них денешься при такой должности? Несмотря даже на то, что его величество Регди никогда особо не жаловал, хотя и уважал в какой-то мере. За честность. Или скорее за то, что его величество считал честностью. Как прогрессивный монарх, он был убежден, что рядом всегда должен быть тот, кто не испугается в должный момент сказать правду в глаза. Советнику пришлось осваиваться с нелегкой и совершенно не свойственной ему ролью правдолюба. Не самое простое искусство – говорить нужную правду в нужный момент человеку, властному над судьбой целого государства, пусть не самодуру, да и умом не обделенному, но от этого едва ли легче. Скажешь не то и не тогда, и вместо королевских милостей однажды познакомишься с плахой. Предшественник Регди продержался на этой должности два года, пока не потерял осторожность от мнимой безнаказанности и не начал говорить неудобную правду. На плаху его, однако, не отправили, лишь сослали куда-то на окраину страны с обвинением в оскорблении королевской власти и запретом появляться в столице. Его величество Арил II умел быть снисходительным. Когда ему это выгодно.
Регди занимал свою должность уже пятый год, и при дворе его не любили: за неуступчивый характер, за полное отсутствие подхалимства. Должность обязывает, кто бы еще из этих завистников подумал о том, насколько это сложно – изображать из себя королевскую совесть и тщательно просчитывать, за какую правду тебя хоть и скупо, но похвалят (кто ж любит свою совесть?), а за какую ничего, кроме неприятностей, не наживешь. И главное, не солгать ни словом, уж на такое у его величества чутье было просто звериное.
Советник сам не заметил, как, задумавшись, вновь вернулся к работе, читая и сортируя почту. Важное в одну стопку – прочитать, ответить немедленно, то, что может подождать, – в другую, и самая маленькая стопка – всяческие глупости вроде прошений от неких не внушающих доверия личностей и любовных записок от экзальтированных придворных