Полведра сгущёнки. Денис Владимирович Макурин
Взял и сладил для лося кормушку. Ну а после он его всю зиму овсом подкармливал да солонцом баловал.
Так и перезимовали. А там и весна пришла. И в пору бы землю распахать да снова зерно посеять. Только соха у Добрыни совсем исхудала. И версты не прошёл – лопнула с треском. Отправился Добрынюшка в лес на поиски подходящей коряги.
И вот хочешь – верь, хочешь – нет. Вышел ему навстречу тот самый лось, мотнул головой и рога свои перед Добрыней сбросил. Ну, а пращур наш не будь дураком. Покумекал, как и что. Рога вверх тормашками перевернул, в землю воткнул, оглобли приладил. Чем не соха? А?
Потом лошадёнку запряг и в два счёта поле вспахал. Рога оказались добротные, складные – сносу не было. И Добрынюшка этими рогами ещё долгие годы земельку перепахивал.
Выходит лось за добро добром Добрыне отплатил и соху подарил. Вот с тех пор и прозвали лося сохатым.
А я посмотрел на деду – шутит или нет. Потом отвернулся и сказал:
– Сказочки. С нами-то он не подружился. Ушёл – пиши пропало, – и в груди у меня как-то тесно стало.
А деда меня приобнял:
– Не отчаивайся, Мишка, может, свидимся ещё. Мы же не без рук! Тоже кормушку для сохатого соорудим. И сена ему припасём. И гостинец оставим – солонец. Лоси соль любят. Ну как? Дело, а?!
А я вздохнул и сказал:
– Эх-х-х… . Да, деда, дело.
Глава VI. Что лучше?
Чуть погодя у нас забурлил и зафырчал чайник на костре, и деда поторопился его снять, пока он весь не расплескался.
В избушке у нас ещё оставалось угощение к чаю – баранки, батон и банка сгущённого молока. И пока дедушка кружки раскладывал, я сбегал за гостинцами. Потом мы стали пить горячий чай вприкуску с баранками, а хлеб и сгущёнку приберегли на обед. Подкрепившись как следует, мы отправились на своё проверенное местечко удить вчерашних рыбёшек. Клёв у нас снова был что надо! Только успевай забрасывать! Когда мы выдёргивали своих полосатых окуней-горбачей из воды, то они сначала хлюпали по воде, а потом елозили в воздухе. И они так сильно трепыхались, что у нас трещали удочки, хрустели поплавки и звенели лески.
Я выуживал свою добычу на берег, потом бросал удочку в траву и бегом снимал колючий горбыль с крючка. После этого я брал пойманного окуня двумя руками и отправлял его в ведро. А он начинал радостно изводиться и шлёпаться, и колошматить своим хвостом куда попало.
Так очень скоро мы снова наловили полведра, и деда сказал:
– Ну, хватит! Пора и честь знать.
И я тут же смекнул, что пора сматывать удочки, потому что мы наловили больше, чем требуется для утоления голода. И полведра – это ещё надо постараться, чтобы съесть. Правда, когда я сматывал удочку, то мой живот заурчал оттого, что изрядно проголодался. Я подумал, что может быть полведра не так уж и много. Тем более, если это будет не рыба, а скажем – сгущёнка! А от полведра сгущёнки ещё никто не отказывался. И тут я вспомнил про угощение, оставленное на столе. И от таких мыслей я засобирался ещё быстрее. А через секунду я уже скакал к лагерю.
Всё время, пока мы с дедом скакали к избушке,