Эскимосскины истории. Александра Хоменок
висящее на стене в зале. Последнее – особенно.
И откуда я мог знать, что оно такое хрупкое? Надо же было этим тридцати завитушкам, привезенным мамой из «шоптура», разом грохнуться на пол в пятницу вечером! Дотрогался, значит.
Уцелела половина, остальные – располовинились. Из уцелевших я сделал внешний ряд, остальные – спрятал внутри. Осколки сложил в коробочку и засунул ее между книгами. Вру – один магический кристаллик оставил себе, уж больно приятный он на ощупь. Включил – работает, отошел на пару шагов – не заметно.
И кого я обманываю? Я старался, но симметрия явно нарушена. В одном месте каркас совсем искривился. В общем, мама заметит, честное слово.
Еле дождался ее с работы, ходил за ней прилипалой и даже съел все кабачковые оладьи на ужин, хотя есть мне совсем не хотелось. Уф, сегодня не заметила, осталось продержаться двести тридцать дней до нового года, а там, авось, произойдет чудо и все само собой склеится.
Ночью чувствовал себя йогом – спал будто на гвоздях. Поэтому утром мне казалось, что я весь в синяках. Вчера совсем забыл, что сегодня суббота и мама будет дома целый день. А значит, будет и уборка с протиранием люстр и бра. То есть того, что от него осталось. Обеда ждать невыносимо – ложь отложилась в коленках и не дает нормально ходить. А ребята мячик во дворе уже час пинают. Мама с уборкой не торопится, она достала швейную машинку и села перешивать наволочки. Я подошел к ней после второй.
– Мам, я вчера бра разбил. Не сильно, но есть немножко.
Голоса хватило ровно на десять слов, после чего я умолк, казалось, на веки вечные. Внутренний йог проглотил очередную порцию огня и поджег мне щеки.
– Пошли смотреть, – выдохнула мама.
По выражению ее лица невозможно было понять, что сейчас будет. Мама осмотрела бра, спросила, куда я дел осколки и не забрал ли себе для игр парочку.
– Нет, все выбросил, – естественно соврал я.
– Ну и ладно. Бывает, – ответила мама. – Хорошо, что правду сказал. А то, помнишь, что было в притче о пастухе-вруне?
– Помню, – ответил я сущую правду, сжимая в кармане хрустальную завитушку.
– Иди гуляй, – окончательно простила меня мама.
С легкой душой я и побежал на улицу – синяки и колени у меня резко перестали болеть.
Видик
Компьютера у меня нет. В смысле, своего собственного. И умнофона пока тоже. Это потому, что мама вычитала, что дяди из «Гугла» разрешают своим детям без спроса пользоваться сложной электроникой только после двенадцати. И не часов, а лет.
До двенадцати мне жить и жить, а радоваться жизни хочется сейчас. Славик, мой лучший друг, тоже так думает, поэтому обещал показать мне «кое-что покруче умнофона». Свой видик. В смысле, их общий домашний видик. Эта штуковина у моих родителей тоже когда-то была. Точнее, и сейчас есть: в подвале под банками. И кассеты имеются.
Ту самую (свою первую!) кассету я как раз там нашел, под засохшей морковкой. «Воруй, пока можешь» называется. Показал ее папе, а он мне:
– Это взрослый фильм. Видишь, написано, мелодрама.
И