Сердце грустного шута. Ксения Баженова
кровать и задернули шторы. Я приготовил капли, и плачущая служанка отнесла их барину. Поднялась туда и нянька с девочками, которые постояли немного у изголовья отца, и она отвела их в детскую. Спал он очень долго. Я даже начал тревожиться.
Потом, спустя несколько недель, когда дар речи к нему вернулся, он мне рассказывал об этом дне. Мы часто с ним возвращались туда в наших разговорах. Возможно, чаще, чем нужно.
– Я был как в тумане. Я долго вглядывался в ее бледное лицо, а из глубины, из сердцевины тела поднималась к горлу тупая тянущая боль, она обволакивала связки и оседала тяжелым комом. Я судорожно глотал воздух, но боль усиливалась и углублялась, не давая дышать и говорить. Я был ошеломлен и стал терять сознание. Потом я видел своих девочек, они сидели в кресле подле кровати. Потом была только тишина и застрявшая в горле боль. Потом темная тягучая вода наполнила комнату до потолка, и я оказался на дне, без желания жить и дышать.
Водные тяжелые токи, рожденные биением моего сердца, приподнимали покрывала, превращая их в больших кружевных медуз, я видел таких в Средиземном море, будучи подростком в Италии. Медленно покачиваясь, они вынесли меня вон из стен спальни в водорослевый озерный мир. Ноги коснулись тугого серого песка, почти белого от лунного света, я стал безвольно продвигаться вперед, не думая ни о чем, в полном оцепенении сознания и чувств, глотал тяжелую воду вместо необходимого мне воздуха. В коричневых волнах водорослей я увидел сложенную из черепов пирамидку, опустился перед ней на колени, совершенно обессиленный и разбитый, но с желанием прижать к себе эти печальные останки. Но черепа выскальзывали из рук, и я, терзаемый мукой, упал на песок рядом с ними и бездумно глядел на расплывающееся сверху пятно далекой полной луны. Потом большая тень скользнула надо мной, тяжелый багор зацепил одежду и поволок вверх.
И я увидел вас, сидящим в кресле напротив, и весь ваш облик выдавал безграничную усталость и озабоченность.
– Сущая правда, Петр Николаевич! Во-первых, вы слишком долго спали, во-вторых, шок, который вы пережили, лишил вас речи.
Разговор этот состоялся много позже, а в тот момент друг мой жестом попросил меня помочь подняться, умылся, привел в порядок волосы и одежду. Прошел к секретеру и написал на листе бумаги:
«Вы что-нибудь узнали?»
– Нет! Следов насилия нет. Типичных признаков разрыва сердца или черепного кровоизлияния нет. Видимых признаков отравления тоже нет. Не могу ничего пока предположить, должен еще подумать, посоветоваться, – помолчав немного, обдумывая, что бы ему сказать успокоительное, и не найдя ничего, я добавил: – Уверен, что нового ничего не будет. Я, однако, склонен утверждать, что это был разрыв сердца. С приставом я уже говорил, он того же мнения.
Он согласно кивнул, написал: «Спасибо! Проводите меня вниз».
Мы вышли на темную лестницу. В доме пахло ладаном и слышалось нестройное пение. На вопросительный взгляд вдовца я пояснил:
– Отец