Мастерская дьявола. Яхим Топол
этому или другому условному сигналу я вставал, шел в камеру и под присмотром тюремщиков выводил заключенного, после чего уже один спокойно вел его по коридорам к пану Маре, который тем временем должен был подготовить все необходимое.
У некоторых перед этим последним пристанищем покрывался испариной лоб и деревенели ноги, как тогда у словака, и я им помогал… мы с паном Марой называли это ступором… даже самые хладнокровные, которые шли по коридорам молча или, наоборот, подшучивали надо мной, например, спрашивая, мечтаю ли я о завтрашней баланде… даже они иногда впадали от внезапного ужаса в ступор, хреново им делалось, блевать тянуло… моя сила и мое спокойствие на пороге убойной камеры переставали действовать… но пан Мара с этим всегда как-то справлялся.
При исполнении приговора я не присутствовал.
Я участвовал только в подготовке к исполнению, а после иногда вооружался ведром, тряпкой и моющими средствами – но что теперь об этом толковать.
Не хочу я больше такого.
Между казнями, на которые к нам свозили заключенных со всей республики, бывали перерывы.
Тогда пан Мара часто велел мне садиться за компьютер, и мои пальцы, выбеленные моющими средствами, сморщенные от возни с бесчисленными ведрами воды, начинали стучать по клавиатуре – я играл в игру, в которой точки, бегавшие по мерцающему экрану монитора, проскакивали в воротца и стреляли одна в другую, и, пока я играл в эту допотопную игру, я забывал, где я и кто я есть, забывал все эти крики и хрипы, за мельтешением поблескивающих точек забывал о дерьме, вываливавшемся и вытекавшем из штанин, забывал лица тех, кого смерть превращала в неподвижные манекены, забывал, что я и сам становлюсь манекеном, роботом, реагирующим на команды по тюремному радио и на указания пана Мары, забывал, что все остальные заключенные меня ненавидят, я играл, и эта захватывающая игра, возможно, была одной из первых компьютерных игр в мире.
Под началом пана Мары я уже научился не печатать двумя пальцами, как на стародавней пишущей машинке в училище, а стучать по клавиатуре всеми десятью, и через какое-то время я почти сравнялся с самим паном Марой; он же, следя за моими успехами, корректировал параметры игры, которую изобретал.
Он хотел, чтобы это была обучающая боевая игра.
Мы непрерывно ее совершенствовали.
Пан Мара мог вызвать меня когда угодно.
Меня тогда уже поместили в отдельную камеру, поскольку тюремное начальство опасалось, как бы сокамерники меня не убили.
Моя великая мечта, говорил пан Мара, это чтобы моя игра готовила всех людей, и прежде всего детей, которые так любят всякие новшества, к великой победе над фашизмом во всем мире.
Дело в том, что пан Мара, хотя в то время и заключенный, был, само собой, военным и коммунистом.
Впрочем, технический работник в тюрьме Панкрац и не мог быть никем иным.
Однажды эти вот игрушки, тыкал пан Мара пальцем в поблескивающий компьютер, из которого отовсюду